Читать книгу "Сердце мастера - Вера Арье"

– Я не думаю, что кольюрские виноградари хорошо владели немецким, – пожала плечами Оливия. – Скорее всего они просто что-то напутали.

– Ты возненавидишь меня за менторство, – ввернул Родион, – но я все же напомню: когда выстраиваешь первую гипотезу, нельзя сразу сбрасывать со счетов даже самую бесполезную, на первый взгляд, информацию. Очень часто именно в ней кроется ключ к разгадке!

Эту порцию нравоучения Оливия восприняла спокойно – в таком возрасте человека уже не переделать. В конце концов, Родион был когда-то ее педагогом, к тому же – самым блестящим из всей плеяды преподавателей факультета журналистики и массовых коммуникаций. Наверное, все же стоит к нему прислушиваться…

– Ты слышала когда-нибудь о Розе Валлан, хранительнице парижского музея Жё-де-Пом[40]?

– Конечно! О Валлан столько всего написано и снято…

– Ну, тогда упоминание игры в мяч должно иметь для тебя какой-то смысл. Ведь это название художественной галереи, где Роза работала еще с тридцатых годов, а потом и во время оккупации. Учреждение именовалось музеем «игры в мяч», потому что находилось на территории Лувра и служило когда-то французским монархам крытыми кортами для игр с ракеткой. Нацисты посчитали, что лучшего места для хранения награбленного добра в Париже не найти: компактное, хорошо организованное пространство с несколькими просторными залами. Да и расположено удачно – на окраине сада Тюильри, с удобным транспортным доступом.

– Ты думаешь, Вебер отправил «Итею» и полотна Монтравеля туда?

– Судя по тому, что говорится в дневниках Доры, вполне возможно. Вряд ли он стал бы хранить громоздкий ящик с украденными шедеврами в своей квартире на Елисейских Полях.

– А при чем тогда здесь «мученики»?

– Комната музея, в которой хранились предметы «дегенеративного» искусства, называлась «залом мучеников». Очень символичное название, учитывая, что бывших владельцев картин сжигали в печах крематориев. А принадлежавшие им шедевры использовали впоследствии как разменную монету…

– Но ведь после войны были опубликованы списки произведений, которые попали в Жё-де-Пом. Роза Валлан скрупулезно фиксировала[41] все, что проходило через ее руки, разве не так? Имя Монтравеля там не упоминается.

– Ну, во-первых, его работы не представляли в глазах нацистов большую художественную ценность и в «зале мучеников» им делать было нечего. Они могли стоять в любом из хранилищ музея или украшать собой лестничный пролет. Во-вторых, они наверняка не были инвентаризированы, поскольку относились к личному собранию Вебера, а не к имуществу Третьего рейха.

– И как же быть… Где искать концы?

– Для начала нужно изучить оцифрованный архив E.R.R.[42] Совсем недавно в прессе обсуждался случай обнаружения конфискованных нацистами полотен в одном из французских музеев. Они были оформлены как «дар от неизвестного лица» и оприходованы под выдуманными названиями… Хотя в списках Е.R.R. картины изначально числились под настоящими именами. Их опознали, сопоставив размеры и описание сюжета. Меня не покидает надежда, что крупноформатную статую все же проще найти, чем небольшой пейзаж. Не могла же она исчезнуть бесследно!

Они стояли на ступенях церкви Мадлен, которые были облеплены улыбчивыми японскими туристами, усердно позировавшими для группового фото.

– Давай потихоньку пробираться внутрь, мы и так уже прилично опоздали, – произнес Родион, аккуратно приоткрывая массивную бронзовую дверь.

Стараясь не стучать по каменному полу каблуками, Оливия последовала за ним.

Им достались два свободных плетеных стульчика справа от алтаря. Прислушиваясь к нежным скрипичным руладам, возносящимся к расписному куполу, Оливия думала о том, что завтра же нужно будет взять «библиотечный день» и заняться изучением архива E.R.R.

А вдруг повезет?!

Хотя, конечно, вряд ли…

Дора ведь долгое время разыскивала «Итею», списки Розенберга она наверняка проверила.

В этот раз встреча с Рувэ оказалась затяжной: заполучив желанные фотографии, делец подробно изложил Родиону схему работы с подконтрольным бизнесом, которая была выстроена функционерами Лазурного Берега, и назвал несколько новых имен.

Поблагодарив его, Родион вдруг ввернул доверительным тоном:

– Хочу попросить вас еще об одной услуге, Рувэ…

– Мне казалось, такая ценная информация с лихвой окупает невинную порнушку, которую кто-то отснял на моей вечеринке, – осклабился арт-дилер, почувствовавший себя вольготнее после того, как снимки оказались у него в руках.

– Безусловно. Но о многом я вас и не попрошу.

– Вы мне нравитесь, Лаврофф. Умеете идти в своем деле до конца… Жаль, что мы оказались по разные стороны баррикад. Валяйте, что там вас еще интересует?

– Как звали греческого фабриканта, которому принадлежали полотна Монтравеля? Те, что вы обнаружили на ваших складах и продали Волошину в прошлом году?

Рувэ нахмурился и полез в карман за сигаретой.

– В договор моей компании входит пункт о конфиденциальности. Я не имею права разглашать данные клиентов…

– Я лишь аккуратно наведу справки об этом человеке через своих коллег по журналистской ассоциации. На вашей репутации это никак не отразится!

Поразмыслив, Рувэ назвал имя, отсылавшее к греческой мифологии.

– Прямо-таки Ахиллес? – изумился Родион.

– Да, Ливанос. Это очень известная в Греции фамилия. Но семья там уже не живет – перебрались в Швейцарию после того, как текстильная империя обанкротилась, а ее основатель скоропостижно скончался.

Этих вводных было достаточно, чтобы начать поиски – параллельно с тем направлением, в котором работала Оливия. Похоже, «клубок Ариадны» придется распутывать, выдергивая из него нити с самых разных сторон: какая-нибудь да приведет к «Итее»…

Однако, вопреки его ожиданиям, подступиться к греческой семье оказалось не так-то просто. Они жили уединенно в роскошном доме на берегу Женевского озера, и все попытки связаться с ними успехом не увенчались: даже самые уважаемые журналисты относились к списку людей, с которыми наследники Ахиллеса Ливаноса ни под какими предлогами не вступали в переговоры.