Читать книгу "Эшафот забвения - Виктория Платова"

– Что – если бы? – Я с трудом вырвалась из плена егоспутанных волос, из элегантного людоедства его построений.

– Если бы не произошло то, что произошло… Ее все равнонужно было бы менять. Может быть, все к лучшему.

– Ты соображаешь, что ты говоришь?! Братны осекся и сяростью посмотрел на меня:

– По-моему, ты позволяешь себе много лишнего, Ева.

Не забывай, что именно я взял тебя на работу. И на работе тыдолжна заниматься тем, чем должна. Ты – одна из сотрудников.

– Нет. Теперь нет. После того, что случилось.

– Уж не шантажировать ли ты меня собираешься?

– Я просто хочу знать…

– Я сам ничего не знаю. Я заменил одну не справившуюсяс ролью актрису другой, только и всего. И прошу тебя больше к этому невозвращаться, займись подбором массовки для эпизода в ночном клубе.

Разговаривать с ним было бесполезно. Татьяны ПетровныАлександровой, 1925 года рождения, для него больше не существовало, ему даже непришлось долго убеждать себя в этом.

– Хорошо, Анджей, я займусь этим.

– Только этим, и ничем больше. Только своими прямымиобязанностями. Ты поняла меня?

– Да.

…В коридоре нас с Митяем, который, следуя инструкциямКравчука, ни с кем не оставлял меня наедине (исключение составляли лишь Братныи сам Кравчук), перехватила Муза, выполнявшая при Братны роль секретаря,табельщицы, завотдела кадрами и всех учеников Христа, вместе взятых.

– Ева, завтра у нас грандиозная попойка по случаюпервого съемочного дня. Сбрасываемся.

– У нас уже была попойка по поводу первого съемочногодня, – сухо заметила я.

– Теперь же заново начинаем. С другой актрисой. Если необмыть это дело, удачи не будет.

Я выразительно посмотрела на Митяя, и он, вздохнув, полез забумажником.

– Сколько? – спросил он.

– Сколько можешь. За двоих. Бойфренды нашихочаровательных дам тоже приглашаются. Митяй вытащил сто рублей.

– Не скупись, милый, это тебе не идет, – поддела его я.Митяй добавил еще сто.

– Вот и умница. – Я с трудом подавила желание потрепатьего по холке.

– Хороший мальчик, – добавила Муза и развязнохихикнула:

– Ты представляешь, Ева, эта идиотка Ирэн обвинила меняв том, что я украла какую-то ее кассету, все настроение испортила, дура!

– Тебя? – Я похолодела.

– Не только. Она ко всем с этим дерьмом пристает,кассету, видите ли, у нее стибрили. Да кому он нужен, Вуди Аллен, если у насесть Анджей Братны. Она и тебя донимать будет, готовься. Ну все, голубки, япобежала…

– Ты бы хоть раз обнял меня для приличия, – сказала яМитяю, провожая глазами упорхнувшую Музу. – Хотя бы в целях конспирации нужноизредка приближаться к моим губам. В противном случае ты выглядишь банальнымтелохранителем, а все знают, что на телохранителей у меня денег нет. И наальфонсиков тоже. Это подозрительно. Разве тебе не давали инструкций на этотсчет?

– Нет.

– А жаль. Нужно же просчитывать варианты. Всюдутаскаться за женщиной и даже не делать вид, что влюблен, – это извращение.

– Извращение – целоваться с тобой, – с наслаждениемсказал Митяй, наконец-то он позволил своей ненависти ко мне прорваться,наконец-то он объявил мне войну. Ну что ж, до этого момента я соблюдалавооруженный нейтралитет, он напал на меня первым, теперь можно с легким сердцемначинать боевые действия.

– Не стоит так безапелляционно судить о том, чего незнаешь.

– Да пошла ты к черту!

– Очень хорошо. Уже иду.

Я резво затрусила по коридору, прибавляя шаг, и несчастныйМитяй, несмотря на всю свою неприязнь ко мне, был вынужден сделать то же самое.

…Подходя к гримерке, я молила Бога только об одном: чтобыникого там не оказалось. Гримерка всегда была открыта – Ирэн славилась тем, чтопостоянно теряла ключи от нее. Впрочем, “теряла” было не совсем точным словом:ключи просто исчезали – из закрытых сумок Ирэн, из открытых пакетов, иззнаменитого баула с гримом, из целехоньких, без намека на дырку, карманов. Ирэнсчитала это происками полтергейста, а студийным плотникам в конце концовнадоело вскрывать двери и врезать новые замки. Гримерку просто перестализакрывать, и замком можно было воспользоваться только изнутри.

Перед самой дверью у меня упало сердце – я воочию увиделато, что произошло здесь несколько дней назад. Но ты должна войти. Ты должна.

…Включив свет, я осмотрелась: никакого намека напреступление, запущенная идиллия, Кравчук сделал даже больше, чем япредполагала: он оставил все как было. За исключением трупа актрисы. Теперькресло было пустым.

На столике возле зеркала по-прежнему стояли стаканы, те же,что и в ночь убийства, я хорошо их запомнила: два граненых и один тонкогостекла, унесенный кем-то из студийного буфета. На одном из стаканов – так же,как и тогда, – были явственно видны следы помады, за это время никому и вголову не пришло убраться. Тара, из которой в ночь убийства Братны и Кравчуклакали шампанское, была предусмотрительно убрана, а пустая бутылка из-поддорогого коллекционного шампанского все еще стояла под столом.

Ничто не напоминало о трагедии, которая произошла здесьСумочка Александровой исчезла вместе с телом. Больше здесь делать нечего. Янаправилась было к двери, чтобы выключить свет и навсегда закрыть за собойдверь гримерки (почему-то я была уверена, что больше никогда не появлюсьздесь), но что-то остановило меня.

Что-то в гримерке было не так. Не так, как в ночь убийства.

Что-то прибавилось или что-то убавилось, это было похоже напоследнюю страницу иллюстрированного журнала с невинной рубрикой “Ваш досуг” идвумя почти одинаковыми картинками “Найди десять различий”.

Вернувшись к столику с зеркалами, я нашла первое различие –прикрытая грязными салфетками со следами использованного грима, на столе лежалавидеокассета Ирэн.

"Пурпурная роза Каира”.

Она лежала здесь с ночи убийства, пыталась уговорить я себя,мы просто не заметили ее под салфетками… Возьми себя в руки.

Но, взяв себя в руки, я сразу же нашла и отличие номер два,Вуди Аллен, вырезанный из “Советского экрана”, красавчик сердцеед Жан Маре,интеллектуальная стерва Бэтт Дэвис, заткнутые за край зеркальной створки.Теперь к этой компании фотографических изображений прибавилось еще одно, его небыло той ночью. Неужели у Ирэн появился новый кумир? Подумав, я снялафотографию, чтобы лучше ее рассмотреть.

Это была не фотография даже, обыкновенная открытка спотрескавшимися краями и облупившимся глянцем, открытка очень старая. Толькодевушка, изображенная на ней, была вызывающе молодой: тщательно подбритые – помоде начала пятидесятых – полоски бровей, взметнувшиеся над круглыми,восхитительно наивными глазами, которые пережили страшную войну; рот сердечком;беспорядочные кудряшки, выбивающиеся из-под мужской шляпы с мягкими полями, и –ретушь, ретушь, ретушь… Подретушированная красотка, мечта коротко стриженныхкурсантов политических училищ и спортсменов в сатиновых трусах;подретушированная красотка, лишний повод для отчаянной мастурбации и нежныхполлюций; подретушированная красотка – Троянский конь масскульта, внедренный внепорочно-социалистический лагерь. Подретушированная красотка, но все равно –красотка.