Читать книгу "Не жизнь, а сказка - Алена Долецкая"

Наверняка какая-то ошибка, просто кто-то забыл сказать про замену чего-нибудь в офисе. Дядьки ушли. Выхожу из кабинета и вижу, что обёрнутые в бумагу трубы всё лежат на полу. Говорю: «Давайте посмотрим, что это». Разрываем — и видим два исполинских узбекских ковра. Кричу на весь офис: «На охрану звоните быстро, верните скорей мужиков!» Сама, не дождавшись, звоню с нашего одиннадцатого этажа охранникам: «Сейчас будут выходить двое мужчин, не выпускайте, пожалуйста, и верните их назад на одиннадцатый». Их возвращают, я говорю: «Взяли, как у Никулина в цирке, брёвнышко — и понесли!» Они: «Это невозможно. Нас убьют». «Просто верните, пожалуйста, по адресу, очень вас прошу. Не волнуйтесь, я вас прикрою. Я сейчас сяду, хотите, при вас, и напишу письмо. Уносите и не тратьте время, у нас тут ваши ковры полредакции заняли».

Я правда тут же написала пресс-секретарю Каримовой: «Не стоит благодарности, я выполняла свою работу, это раз. И два — к сожалению, не могу принять ваш подарок ещё и по личным соображениям». Она же нас обманула. И с третьей стороны, я была страшно зла, потому что моё начальство в тот момент сказало уже директивно: «Ставь материал. Тем более там наверху кто-то волнуется».

Прогнуться по приказу — увы, часть профессии. Но ещё и подарок за это взять — блядство.

Шестнадцатый день

Лето. Москва. Центр. В огромном лофте на одиннадцатом этаже идёт редколлегия журнала Vogue. Мой кабинет — за стеклянными дверями, а большой редакционный стол по центру. Я за этим длинным столом во главе, как грузинский тамада, вся редакция по бокам. Раскидываем план номера, разговариваем, обсуждаем героев. Всё как обычно. И вдруг один редактор за столом, сидевший напротив входа в мой кабинет, закричал: «Смотрите, у Долецкой в кабинет влетела птица!»

Стояло жаркое лето, я обожала открывать окна: одиннадцатый этаж, голубое небо, крыши Камергерского, один из лучших московских видов.

О боже, подумала я. Говорят, это к смерти.

Мы медленно идём к кабинету и видим, что действительно в открытое окно влетел большущий белоснежный голубь и сел на край моего «Макинтоша». И сидит. Кабинет небольшой, при входе стоит толпа в количестве минимум пятнадцать человеческих существ на двух ногах с открытыми ртами. Что делает нормальная птица? Смущается и улетает в окно, потому что оно по-прежнему открыто. А этот не улетает.

Я говорю: «Спокойно, сейчас я разберусь». Захожу одна в кабинет, подхожу к компьютеру, осматриваю голубя — может, раненый, может, крылышко подбито. Нет, вроде здоров, блестит всем солнечным светом летней Москвы. Я ему говорю: «Родной, может, всё-таки домой? Как тебя сюда занесло?» Молчит и пялится на меня. Причём я поднимаю руки — он не двигается. Я говорю: ребята, он меня не боится. Может, любовное письмо принёс? Ничего — лапки свободные, симпатичные, янтарно-розовые. Но я понимаю, что надо его отпускать, беру нежно с двух сторон и — вжух! — в окно. И он улетает.

Я говорю: «Так, пошли назад за дело». Сидим, разговариваем дальше. Тишь, гладь. И вдруг дикий вопль: «Алён, смотрите, он вернулся!» Мы все разворачиваемся — он опять сидит на компьютере. Прямо фанат-яблочник. Дубль два, один в один. Подхожу к нему, он на меня внимательно смотрит — и всё ровно то же самое. Я ему: «Родной, я потом сделаю свою домашнюю работу и узнаю, что ты хотел сказать, но пока — не понимаю. Может, тебе лучше домой, потому что здесь тебе явно совсем не в кайф, потолки низкие и вообще».

Все смеялись, потому что я выглядела, как городской сумасшедший, а может, и как Франциск Ассизский: разговариваю с голубем по-взрослому. Но он не улетает. Беру его в руки, сердце все равно постукивает, выпускаю в окно и говорю своим: «Давайте окно закроем? Чтобы он понял, что сюда не надо летать».

Окно закрыли. Редколлегию довели до конца и пошли дальше заниматься своими делами.

Вечером прихожу домой, а голубь не вылезает из головы. Прорыла все от «Золотой ветви» Джеймса Фрейзера до сборника русских суеверий. Ничего вменяемого. И в этот момент у меня на экране мобильного выскакивает лунный календарь: «шестнадцатый лунный день. День голубя, «лестницы на небо». Один из самых благодатных дней в году, день созерцания с большой силой воображения, главный цвет — белый (оппа!), важно в этот день соблюдать уравновешенность и не допускать крика и агрессии».

Я медленно пролистала в голове весь день — обычный, спокойный и точно безо всяких истерик. И тогда я решила, что если на моём личном компьютере сидел белый голубь в День голубя, наверное, небеса одобряют, как я стучу пальцами по клавишам.

Ко мне никогда больше в дом не залетали птицы. Кормушки на даче — да, всегда полны, и сойки там кормятся, и дятлы, и трясогузки всякие. Тот, белый, видно, навещал меня не случайно. Одна примета заменила другую.

Выбирайте лучшее — оно и сбудется.

Алёна Долецкая, белый голубь, 2005 г.

Дошло наконец

У каждого, кто делал в жизни что-то масштабное, есть двойник с обратным знаком. Эдакий выращенный своими руками оборотень, который тебя непременно подставит. Примеров — пруд пруди. Тут тебе и изощрённый политик Фуше, сдавший Наполеона, и Цезарь с любимым Брутом и с его «И ты, дитя моё». И уж, конечно, надо смотреть фильм «Всё о Еве»: красноречивей некуда.

Историю моего увольнения с поста главреда журнала Vogue описала Божена Рынска, ядовитый светский хроникёр и «народная правдоматочница РФ», как она себя сама называла: «Вечный сюжет — конфликт стрекозы и муравья — длился без малого десять лет. Алёна — это лёгкое дыхание, чарующий интерфейс. Карина — упорный железобетонный пахарь, Сальери, которому всё даётся очень тяжело. У неё нет и не будет полётности, но эти терпение и труд перетрут всё живое… Операция «Убрать Долецкую» была Сталинградом Добротворской, она схрумкала главреда Vogue не между делом, она положила на это почти десять лет».

В той заметке в Газета. ру не все соответствовало действительности, но суть верна — это увольнение смахивало на самое что ни на есть банальное противостояние двух персон. Про Сальери не уверена, а вот со стрекозой и муравьём поточнее будет. И возвращаюсь я к ней, потому что такой истории в моей долгой рабочей жизни никогда больше не случалось.

В 1998 году я набирала себе команду для запуска Vogue в России. Глянцевая индустрия в стране только набирала обороты, профессионалов не было, а мне хотелось — команду мечты. Каждого игрока надо было отбирать вручную.

С иностранцами, которые знали толк в настоящем, недоморощенном глянце, у меня всё было отлично. С русскими — сложнее. Я принципиально не хотела брать людей из других гламурных журналов. Требовались незамыленный глаз, профессиональное перо и подлинный драйв делать лучший в то время женский журнал в мире. Одного из таких персонажей мне посоветовал влиятельный кинокритик и редактор Александр Тимофеевский. В газете, которую он тогда возглавлял, работала Карина Добротворская — одарённый журналист, по образованию театровед. Сама из Питера, замужем за москвичом, редактором культуры газеты «Коммерсантъ».