Читать книгу "Уважаемый господин М. - Герман Кох"

– Мне надо в туалет, – сказала Лаура.

Она поставила свой бокал возле блюдечка с арахисом.

– В конце коридора, вторая дверь слева, – сказал господин Ландзаат.

Туалет оказался совмещенным с ванной. Прежде чем сесть, она осмотрела свое лицо в зеркале над раковиной. Для этого вечера она выбрала ненакрашенное лицо. Она увидела красные пятна на щеках – наверное, из-за двух бокалов красного вина. Здесь тоже ничего характерного; ей пришлось бы открыть один из шкафчиков или ящичков с обеих сторон от зеркала, чтобы разузнать, какими духами и кремами пользуется жена историка. В стакане на раковине стояла одна зубная щетка – зубные щетки госпожи Ландзаат и их дочек, несомненно, стояли сейчас в ванной бунгало в Велюве.

Лаура подняла черную кожаную юбочку, скинула вниз сиденье унитаза и села. Она зажмурилась и вдруг перестала понимать, удастся ли ей сегодня заставить господина Ландзаата увести ее в спальню. Она снова встала, для приличия спустила воду и опять посмотрела на покрытое красными пятнами лицо в зеркале над раковиной. Она затосковала по неловкости, по мальчикам вроде Эрика – и Германа.

В раковину упал волос, она заметила это, открывая кран, чтобы плеснуть в лицо холодной водой. Длинный черный волос. Госпожа Ландзаат была блондинкой. Кончиками пальцев Лаура не без труда подвинула волос с мокрого дна раковины на край и сняла его.

Она уже хотела бросить его в педальное ведерко, стоявшее под раковиной, но вдруг передумала. Даже не то чтобы передумала, ее просто осенило; возможно, это была блестящая идея.

Держа двумя пальцами длинный мокрый черный волос, Лаура осмотрелась в ванной. На крючке с внутренней стороны двери висели два махровых халата; наверное, госпожа Ландзаат сочла купальный халат излишним балластом для недельного пребывания в Велюве. Когда Ян Ландзаат принимал здесь, дома, несовершеннолетних учениц, хорошеньких девочек, которые считали его клевым учителем, наверное, он, после возможных игр под душем, давал такой несовершеннолетней ученице надеть халат своей жены, чтобы потом, в спальне, снова его содрать.

Лаура не сразу сделала выбор между накладным карманом халата и воротником, но потом все-таки запихала волос под воротник. Рано или поздно госпожа Ландзаат поднимет воротник своего халата и вытащит из-под него этот волос. И у нее на лице появится задумчивое выражение.

– Лаура! Как ты там? С тобой все в порядке?

Его голос за дверью; как долго она уже здесь? Она шагнула обратно к раковине и открыла кран.

– Иду, – сказала она. – Сейчас приду.

А потом, пока она зачесывала волосы назад и смотрела на собственную улыбку в зеркале, ей в голову пришла еще одна идея – идея, которая, если это вообще возможно, была еще более блестящей, чем черный волос под воротником купального халата.

Она не накрасилась, но надела сережки; это были маленькие сережки, две мерцающие серые жемчужинки, которые она несколько месяцев назад получила в подарок от мамы, потому что перешла в пятый класс с оценками выше удовлетворительных.

Она сняла одну сережку. Она нагнулась и положила эту сережку за унитаз. Потом засунула палец глубоко в горло.

– Лаура! – звал Ян Ландзаат из-за двери ванной. – Лаура!

– Что-то я сегодня плоховато себя чувствую, – сказала она, наконец открывая дверь. – Наверное, мне лучше пойти домой.

30

Такой план придумал Герман.

– Мы пойдем в Звин и обратно, – предложил он на третий день. – И ни слова не скажем. Совсем. Если уж очень понадобится, будем объясняться жестами. Но давайте попробуем и это свести к минимуму.

Было часа три, они сидели за поздним ланчем из яичницы со шпиком. Одна только Мириам Стеенберген, единственная новенькая в компании, взяла баночку мюсли с сухофруктами.

– А кто скажет меньше всех, тот выиграл, – сказала она. – За каждое слово получаешь три штрафных очка.

Герман даже не потрудился на нее посмотреть.

– Мириам, дело не в очках. Это не соревнование. Дело в опыте. Что случится, если нельзя будет говорить? Если идешь среди природы и слышишь только птиц. Птиц, ветер и шум прибоя.

Мириам недавно стала подружкой Давида; за неделю до осенних каникул он позвонил Лауре.

– Кто это точно? – спросила Лаура, потому что не смогла вспомнить лицо.

– Белокурые полудлинные волосы, – сказал Давид. – Она учится в параллельном классе. Она лучшая подруга Карен.

Лаура сразу вспомнила Карен. У Карен ван Леувен отец был голландец, а мать – итальянка, но Карен не унаследовала совсем ничего из отцовской внешности. Ей больше подошло бы имя Габриэла или Паола. Так или иначе, а она бесспорно занимала второе место среди самых красивых девочек в школе – после Лауры. Хотя некоторые, как было Лауре известно, считали наоборот, но это просто дело вкуса, утешала она себя, можно же любить сладкое больше, чем соленое.

– Извини, Давид, – сказала она. – Я и правда не знаю, кого ты имеешь в виду.

– Помнишь нашу школьную поездку в Париж? Когда мы стояли в баре гостиницы. Когда ты с Ландзаатом… Они тогда были там обе. Карен и Мириам.

Поскольку Лаура так и не смогла вспомнить лицо, а Давид ее не видел, она покачала головой и закатила глаза.

– Ах, эта, – сказала она. – И что с ней такое?

И тогда Давид принялся за длинный рассказ, рассказ со всеми подробностями – столькими подробностями, что Лаура сразу поняла, что у Давида с девочкой без лица все серьезно. Сначала он пошел в это кафе, потом в то кафе, а потом обратно в это кафе, а потом почти совсем уже собрался идти домой, как вдруг Мириам вышла погулять. Раньше он никогда ее не замечал, добавил он честно (по этой же причине и Лаура не смогла связать с именем Мириам никакого зрительного образа), но в тот самый вечер, целых четыре дня назад, ее лицо внезапно «засияло», он не знает, как это еще назвать, сказал он, и в этом сиянии ее взгляд встретился со взглядом Давида.

Лаура точно знала, о чем он говорит. Прошлым летом она сама видела, как сияет лицо Стеллы, но Давиду она этого не сказала.

– Всегда думаешь, что это банальность из романтических фильмов, – сказал Давид. – Пока не испытаешь на себе. Все это объясняется углом падения света: она вошла из темноты в освещенное кафе, а потом опять в полумрак, когда подошла ко мне, но свет остался на ее лице, как тепло огня, раскаленных углей, после того как огонь уже погас, вот что я имею в виду.

Тут Лауре пришлось зевнуть, и она прикрыла телефонную трубку рукой, чтобы Давид не услышал, но, наверное, в этом не было никакой необходимости, так он был переполнен собственным рассказом, – между тем, как показалось Лауре, его рассказ продолжался уже не меньше пятнадцати минут, а поскольку Давид и Мириам все еще были в кафе, конца этому пока не предвиделось. Все же она не посмела ни прервать своего друга, ни поторопить. Давид был симпатичным и очень красивым мальчиком, но, с тех пор как Лаура с ним познакомилась, у него еще не было подружки. В глубине души она знала почему: причина была в том, как Давид весь съеживался при любом телесном контакте. Он вздрагивал, даже если кто-то просто касался его руки, а уж при более интимных прикосновениях – рука на его плечах, объятия, поцелуй в щеку – его передергивало так, словно ему за воротник рубашки опустили кусок льда. После нескольких раз все предупредительно завязывали с этим делом, с прикосновениями к Давиду. Давид с девушкой – такая мысль еще никогда не приходила Лауре в голову, это было нечто, о чем почти не смеешь подумать, нечто столь же непредставимое, как то, чем занимаются в постели твои родители.