Читать книгу "Книга с местом для свиданий - Горан Петрович"

— Спасибо вам, вы меня просто спасли, — ответил он и в тот же день с воодушевлением продолжил разметку нового пространства, прореживая дикие растения, добавляя новые, культурные, заселяя местность мелким миром росы, паутинок и насекомых, протаптывая вверх-вниз дорожки, соединяя их с уже имеющимися, разветвляя по территории и даже время от времени что-нибудь умышленно портя, чтобы тем самым получить возможность описывать снова. Так, например, получилось тогда, когда он решил переделать крышу, сделав ее плоской и распределив вдоль фасада восемь фигур атлантов с воздетыми вверх руками размером в полный человеческий рост.

И разумеется, еженедельные письма к любимой продолжали бы появляться из-под его пера кто знает до каких пор, до бесконечности, Анастас Браница готов был трудиться не жалея сил, пока хватало дыхания, готов был потратить на это все свое земное имущество до последнего гроша, да, так бы продолжалось и впредь, если бы не вмешательство коварной действительности.

45

Так как Анастас Браница не замечал даже обычных дней, а уж тем более не помнил о важных датах и праздниках, он был удивлен, увидев толпу, собравшуюся вокруг Памятника благодарности Франции на подходе и вдоль всей главной аллеи Калемегданского парка. В то субботнее утро он, как обычно, выпив в кофейне «Русский царь» чашечку кофе с корицей, намеревался, несмотря на угрожающие порывы ветра, прогуляться, а потом вернуться домой, чтобы продолжить письмо следующей недели, в котором речь шла главным образом о редких видах водяных цветов из пруда для разведения рыбы. Однако в аллее столпилось столько народу, что пройти оказалось невозможно, и ему пришлось остановиться. Он наконец понял, в чем дело — происходила церемония, посвященная очередной годовщине окончания Большой войны.

Гвардейский оркестр только что закончил исполнение национального гимна и складывал инструменты, в то время как вознесшиеся ввысь монументальные такты еще некоторое время вились в воздухе вместе с полотнищами государственных флагов и бахромой стягов, участвовавших в кровавых боях при прорыве Салоникского фронта, витали в кронах платанов и складках бронзовой скульптуры работы Мештровича. Министр иностранных дел во фраке, при цилиндре и лайковых перчатках как раз возлагал лавровый венок к постаменту памятника вместе с французским посланником в Королевстве Югославия, тощим верзилой с трехцветной лентой через плечо. Два генерала, сербский и французский, в сопровождении нескольких высших офицеров из стран-союзниц, в нарядных мундирах, с парадными саблями готовились проделать то же самое. Десятки участников славных битв и отступления через Албанию с закрученными усами или празднично выбритые, на груди которых поблескивали ордена и медали за храбрость, стояли по стойке «смирно». Торжественность момента подчеркивало и присутствие здесь многих видных лиц во главе с величественной фигурой патриарха Варнавы и блаженно спокойным белградским епископом, а также дам, господ, скромных воспитанниц пансиона «Saint Joseph», скорбящих представителей семейств, потерявших своих родственников на поле брани, и многочисленных бывших студентов французских учебных заведений... Мимо Браницы прошел писатель Станислав Винавер, приветствовавший его улыбкой и любезным кивком. Итак, насколько это оказалось возможно, влился в толпу и Анастас, напрягаясь, чтобы расслышать министра, в то время как новые порывы ветра вырывали из его речи старые слова:

— ...братья, мы собрались у Памятника благодарности французскому народу...

Браница энергично потер левую бровь. Возможно, шрам снова дал о себе знать из-за того, что Анастас вспомнил о военных временах. Возможно, он вспомнил детальное чтение карт, планов и портоланов для Отдела разведки французского командования. Чтение, которое в те дни было окружено строгим молчанием и о котором он и позже никому ничего не рассказывал и которым никогда не хвалился. Чтение, следы которого сейчас можно было обнаружить лишь в самых засекреченных архивах и за которое он, скрывавшийся в рамках операции под кодовым названием «Живой язык» под латинскими инициалами А. В., никогда не получил никакого официального признания. И это несмотря на то, что он чудом остался в живых, когда оказалось, что одновременно с вражеской разведкой, получившей такое же задание, проник в карту, описывавшую район наступательных операций Салоникского фронта на линии Соко — Добро Поле — Ветерник.

— ...благородному народу Республики, правительство которого оказало нам бескорыстную помощь, приняв... — говорил министр иностранных дел, и молодой человек, старавшийся уловить связь между отдельными фрагментами, вырванными из его речи порывами ветра, затрепетал, узнав вдруг знакомый аромат.

Ему даже почти не пришлось поворачивать голову. Справа, всего в двух шагах от него, стояли барышня Натали Увиль и толстуха мадам Дидье, они стояли и тоже слушали. Да, это ее стройная шейка, та самая, к которой он прикасался всего несколько дней назад. Да, это ее милое ушко, то самое, которое он столько раз ласкал шепотом, проникавшим во все изгибы ушной раковины, пока она не начинала шутливо возмущаться: «Да перестаньте же вы щекотать меня!» — не делая при этом ни малейшей попытки отстраниться. Да, нет сомнения, это она... Анастаса обдало жаром. Хотя среди тесных строк его писем им часто случалось бывать гораздо ближе друг к другу! однако за их пределами встречаться им еще не приходилось, особенно так близко, на расстоянии вытянутой руки. Что теперь делать? Как вести себя? Взаимопроницаемы ли два далеких мира — один, воображаемый, и другой, реальный? Могут ли наконец совпасть два параллельно текущих времени, соединившись в качестве истинной меры существования?

— ...в тот момент, когда мы нуждались в этом больше всего... — продолжал министр иностранных дел, тут налетел очередной порыв ветра, стайка синиц в поисках укрытия вспорхнула в молчаливые ниши Калемегданской крепости, вздулись на ветру одеяния патриарха и епископа, покатилась колесом чья-то фуражка, взлетели две-три шляпы, забился, как бабочка, носовой платок, мокрый от слез кого-то из скорбевших о гибели родственников.

Пронзил ли этот аромат и Натали Увиль? А может быть, она особым, женским чутьем проникла в мысли Анастаса? Или просто-напросто почувствовала, что кто-то пристально смотрит на нее? Как бы то ни было, она слегка повернула голову и увидела молодого человека, солидно одетого, с пушистой бородкой и усами, со шрамом поперек левой брови, несомненно хорошо знакомого ей, при том, что оказалось совершенно невозможно вспомнить, действительно ли она его раньше видела и где. Ей показалось даже, что это просто одна из встреч deja vu, оптический обман, более того, что этот человек очень похож на тот образ, который из года в год повторялся в ее рисунках, тех самых, сделанных пастелью, по мотивам литературных произведений. Но нет, это невозможно, Натали Увиль отвергла такое предположение, ведь даже если это и так, то всего лишь благодаря чисто случайному совпадению.

— ...в годы сербской Голгофы... — продолжал свою проповедь министр, все чаще поглядывая на небо, где собиралась непогода, ветер гонял опавшие листья, прижимал к земле облака, голубизну свода обращал в синеватую черноту, и флаги, казалось, вот-вот сорвутся с древков.