Читать книгу "Книга с местом для свиданий - Горан Петрович"

— Я буду и дальше любить его... — вот что осталось на поверхности, когда все улеглось.

— Я буду и дальше любить его, — вырвалось у нее в ту пятницу 1932 года.

— Я буду и дальше любить его! — повторила она вечером себе в подушку громко, торжественным тоном, будто клялась самой себе навечно и во веки веков.

На следующее утро она сообщила отцу и матери, что больше не хочет ходить на занятия в класс госпожи Ростовцевой. Они были разочарованы, но переубеждать свою дочь не стали, согласившись с ее желанием в дальнейшем посвятить себя работе в книжном магазине. Говорят, что преподавательница, старуха Ростовцева, узнав, что талантливая ученица покинула ее, вздохнула:

Eto tak... Dve l'ubovi vmeste nikak ni mogut...

44

Круг за кругом вращались тонкие, а за ними тяжело тащились и толстые стрелки личных и городских часов. Раскачивались маятники в домах и в витринах часовых и ювелирных магазинов: лево-право, право-лево, лево-право... По прошествии каждой четверти, половины или целого часа над башнями взлетали перепуганные воробьи и сонные голуби. Хронометрируя продолжительность подъема на самый верх Авалы, велосипедисты готовились к горным этапам Большой гонки через Королевство Югославию. «Народный атлет» Вейсилович по прозвищу «Стальные мускулы», известный как большой оригинал, сдержал обещание и побил собственный и одновременно общебалканский рекорд, простояв на руках на пятьдесят две минуты дольше, чем в прошлом году. На первом пути Центрального железнодорожного вокзала расписание корректировалось в соответствии с постоянным преждевременным прибытием «Восточного экспресса» из Парижа и его же постоянным опозданием из Стамбула. Удары гонга, доносившиеся из немногочисленных радиоприемников компании «Телефункен», знаменовали собой полдень. Безукоризненно скользил хронометр Центральной палаты мер и драгоценностей при Министерстве торговли и промышленности, он был изготовлен по системе английского механика Шорта и имел максимальную погрешность в плюс-минус одну секунду за целый год. Соревновались друг с другом в точности шесть астрономических часов Клеменса Рифлера, доставленные недавно из Германии и защищенные от любых изменений давления, температуры и влажности воздуха стеклянными колпаками в специальной часовой камере, расположенной на глубине десять метров ниже фундамента нового здания Обсерватории. Над Белградом вращались времена года. Зубчатый край лета Господнего цеплялся за выемку в начале следующего за ним и запускал его в ход без малейшей остановки... Одним только карманным часам Анастаса Браницы, следовавшим за его страстной любовью, некогда было следить за изменениями внешнего течения времени. Но в той же мере, в какой они стояли, совершенно не двигаясь с внешней стороны жизни, по другую ее сторону они тикали, концентрируя в минутах целые недели.

И действительно, существование Анастаса измерялось временем, проведенным в письмах, временем совместного чтения, которое он точно поровну, до кратчайшего мига, делил с Натали Увиль. Если объяснить кратко, то, в соответствии с закономерностями психологии восприятия, процесс чтения можно расчленить на скачкообразные, продолжительностью в пятидесятую долю секунды, движения глаза от одной точки фиксации до другой, иначе говоря, от одной до другой последовательности буквенных знаков, слов или групп слов. Эти движения могут прерываться паузами или возвращением назад в тех случаях, когда не происходит понимания прочитанного текста. Между тем, честно говоря, мгновения чтения — это самые продолжительные мгновения на свете. Каждое из них можно сравнить с небольшой вечностью...

...независимо от того, блуждали ли они в самых удаленных частях сада в поисках редких дикорастущих растений, стараясь не обидеть их недоверием, или пробирались вслед за единорогом, надеясь выманить его чистотой своих помыслов...

...независимо от того, рисовала ли Натали на террасе виллы опосредованным образом, то есть по отражению в зрачках Анастаса, тот или иной пейзаж, который он задумчиво рассматривал, время от времени с напускной строгостью одергивая его: «...сидите спокойно, не отводите глаза, я еще не закончила линию гор, сидите спокойно, прошу вас!» — всякий раз, когда замечала, что он озорным взглядом скользит по ее шее или плечам или с особым выражением задерживает его на ее груди и бедрах...

...независимо от того, наблюдали ли они вместе за прилетевшими с попутным ветром из дальних далей неизвестными птицами, этими мерцающими созданиями с дивными перьями, доверчиво готовыми клевать крошки прямо с руки человека...

...независимо от того, чем они питались — то ли просто хлебом, а то ли аппетитными «дамскими капризами», состав и способ приготовления которых Браница переписал из поваренной книги Паты, единственного сочинения личной библиотеки кухарки Златаны: «Смешать 4 желтка и 3 столовые ложки сахарной пудры и взбивать добрых 1/4 часа. Затем добавить 250 грамм молотых орехов и 2 ложки муки. Взбить 3 белка и добавить его...» — в точной последовательности, все именно в таком порядке, как и требовал рецепт...

...независимо от того, пытались ли они по запаху определить, какой именно из семидесяти ящичков секретера из розового и лимонного дерева открывается в пространство без конца и без края...

...независимо от того, устраивались ли они в уютных объятиях друг друга, прислушиваясь к шуршанию шелка ее чулок и подкладки его сюртука...

...независимо от того, расстегивали ли они губами костяные пуговицы, цепкие крючки, щелкавшие кнопки и сопротивляющиеся застежки резинок и тянули и развязывали зубами белые тесемки шнуровки пояса, черные круглые нарукавные резинки, завязанные бантом пояса и тесные подвязки, чтобы после возвращения их не выдали следы пастельных красок и фиолетовых чернил...

...независимо от различий, каждое мгновение можно было сравнить с небольшой вечностью, и в письмах стрелки вращались настолько быстро, что непривычный глаз не мог сразу заметить, имеются ли они вообще, настолько быстро, что постепенно истратили весь циферблат — все двенадцать римских цифр на вмонтированных во фронтон виллы часах.

И видимо, чтобы не упустить ни крохи столь важного и ценного для них времени, Анастас Браница все тянул и тянул с завершением совместного чтения. Потому что он все чаще задавал себе вопрос — что же дальше? Куда деваться, когда у него больше не останется ничего, о чем ей писать?

Вернется ли она тогда к обычным сентиментальным романам, продолжит ли читать книги по списку своей патронессы мадам Дидье в соответствии с алфавитным расположением томов на полках Французско-сербской библиотеки? Что тогда? Как он узнает, где она? Где?

— Нет, не нужно ничего доводить до конца... Я буду писать ей до тех пор, пока в мире останется хоть одна, последняя капля чернил... Исправлять, доводить до совершенства, выдумывать всю жизнь... — как-то раз проговорил он, остановившись на середине фразы.

— Имение можно расширить на восток, до самой реки... — подтвердила его мысли Наталия Димитриевич, когда он поделился с ней своими страхами. — Не отчаивайтесь, в доме всегда найдется много дел. Вот, например, что вы рассказали о кухне? Да ничего! А стоит вам только начать описывать все, что в ней есть, перечислять посуду, приборы, приспособления, основные продукты, и вы сразу выигрываете во времени. Потом, почему вы так скромно говорите о паркете? Едва упоминаете. А стоит вам ввести инкрустацию, как уже можно пуститься в детальные описания, а если еще добавить и то, как он прогибается под вашими или ее ногами? И кроме того, я повторяю, по-моему, территорию вполне можно расширить на восток, до берега реки. Сделать вам это будет совсем не трудно, с той стороны и так открываются широкие панорамы...