Читать книгу "Эффект Ребиндера - Елена Минкина-Тайчер"

– Все мальчишки такие! Боря обожает футбол и шахматы, за грамматику не засадишь!

Они уже тихонько смеялись, Таня на правах мамаши со стажем принялась давать советы. Потом все пешком отправились домой. Гостей поселили в комнате Аси Наумовны, потому что Олин брат до сих пор жил с родителями – где там было вместиться еще двум взрослым и ребенку! Назавтра наметили поход в Третьяковку, Таня заранее взяла отгул на кафедре.

Облака в голубой поволоке —

Как глубоки их сны, как глубоки,

Как печаль глубока…

– Синь пронзает антеннами мачта, —

Ах, мы живы, мы живы пока что,

Пока…

Он приехал на следующий день после утренней репетиции. Неважно, что Киры не оказалось дома, сейчас это было совсем неважно. Дочка Аня, потом оказалось, что дома ее звали милым смешным именем Нюля, маялась в кухне с двумя подружками, что-то они пытались варить или жарить. Лева не считал себя большим кулинаром, но все-таки лучше разбирался в приготовлении еды, чем эти мотьки. Все вместе состряпали картофельное пюре и салат из тертой моркови с грецкими орехами и чесноком.

Ужин и свежие цветы – вот что она сказала, – всегда ждали ужин и свежие цветы.

Цветы нашлись у ближайшего входа в метро, довольно бледные замерзшие гвоздики, но все-таки живые, настоящие.

Вскоре девочки заторопились домой. Они по очереди обнимали Аню у дверей, стараясь скрыть облегчение, что наконец уходят. Все правильно, дети не должны соприкасаться со смертью. Лева с внутренним ужасом представил Сашеньку на месте Кириной дочери. Нет! Еще не хватало примеряться к собственной смерти! К тому же Сашка – вполне самостоятельная и рослая особа, если бы не фамильный бабушкин нос, вполне можно выдавать за собственную подружку.

Да, по сравнению с его Сашкой Аня казалась абсолютным ребенком – худенькая, темноволосая нервная девочка с тоскующими глазами. Наверно, похожа на покойного отца. Поговорили про школу, новое задание по геометрии, темы сочинений. «Только не думать», – когда-то сказала ему маленькая мудрая Таня. Потом Лева сыграл пару пьесок, легонько, в полутонах. Девчонки обожают красивые мелодии – «К Элизе», полонез Огинского.

Скрипку, конечно, всегда носил с собой, куда бы ни направлялся, дома это называлось «вечерние репетиции». Таня, надо отдать ей должное, никогда не интересовалась и не уточняла.

Кира вернулась полуживая, в том же ужасном черном платке, мокрой обуви. Но все-таки обрадовалась, ожила немного. Вместе съели салат.

– Боже мой, вы и орехи нашли, вот молодцы! Давайте чай пить.

Но тут же вспомнила свое, побледнела, съежилась.

Лева быстро накинул пальто, намотал шарф. Шарф, кстати, фирменный, югославский, здорово сочетался с его рыжеватой шевелюрой. Заметил, что она невольно обратила внимание.

– Чай мы еще выпьем. Но обязательно с пирожными. Разве это чай без пирожных? Нечего и затеваться! – И обращаясь только к Ане, строго произнес: – Чтобы геометрия была выполнена на «отлично»! Я завтра проверю, не надейся!

Чем измерить пропасть ночи —

Мысли черные без сна…

Дни становятся короче,

Раскаляясь докрасна…

Зачем, почему он приходил? Нет, не приходил, забегал – между репетициями, записями на радио, прогонами в Останкино. Всегда букетик цветов, самый простой и маленький, что-то к чаю – пирожное «картошка», ром-баба, кекс. Смотрел, как светлеет ее лицо, оживают глаза. Иногда вовсе не заставал, это не имело значения.

Девочка Нюля быстро привыкла к Левиным посещениям, явно ждала с последними школьными новостями и проблемами. Сочинения ей так и не давались. Надо признать, и темы были ужасные – набивший оскомину «Лишний человек», «Образ Татьяны как воплощение русского характера», «Картины природы в повестях Тургенева». Интересно, существует ли человек, дочитавший эти картины природы хотя бы до середины? Кстати, Сашка справлялась с подобной мурой прекрасно, строчила привычными обкатанными фразами про национальный характер Пугачева и царское самодержавие, разоблаченное великим русским поэтом М. Ю. Лермонтовым. А вот у Нюли не получалось, все она пыталась осмыслить, сказать по-своему. Например, в одной работе взялась сравнивала пушкинскую Татьяну с возлюбленной Печорина Верой, причем осуждала их обеих за жизнь с нелюбимым мужем, чем ввергла в полную растерянность пожилую учительницу литературы. В другой раз она обругала стихотворение «Пророк» за псевдориторику, Киру даже вызывали в школу, и они потом целый вечер обсуждали с Левой, как объяснить ребенку, что в школе нужно исполнять требования учителя, а не мыслить и рассуждать. В конце концов Лева выпросил у знакомой учительницы русского языка целую пачку готовых сочинений и велел Нюле переписать в тетрадку. Без размышлений и вопросов!

На улице рано темнело, вместе готовили что-то к ужину – жареную курицу, картошку, макароны по-флотски. На всякий случай Лева загрузил морозилку пельменями и сосисками – с продуктами в городе, как всегда, было плоховато.

Радовалась ли Кира его приходу? Да, конечно, радовалась, хотя при виде цветов на лицо ее набегала тень и даже смутное раздражение. Пусть! Главное – не пустота и безнадежность.

Они всё больше разговаривали, вернее, Лева говорил, а Кира слушала – про репетиции, выставки, предстоящие гастроли, последнюю книжку Вознесенского. Кире нравилась Ахмадулина, ее витиеватый странный стих, он полистал сначала из вежливости, но вдруг втянулся в длинные завораживающие строчки:

Ау, любезный друг, вот правила игры:

не спрашивать зачем и поманить рукою

в глубокий нежный сад, стекающий с горы…

У знакомого спекулянта Лева раздобыл редкую книгу Ахмадулиной. Спекулянт содрал 30 рублей, в пятнадцать раз выше номинала, но книга того стоила – плотный томик на хорошей бумаге, в прилично иллюстрированной твердой обложке. И называлась хорошо – «Уроки музыки». Кира страшно обрадовалась, пыталась вернуть потраченные им деньги, даже расцеловала. Очень весело и ласково расцеловала, как хорошую подружку, но он все равно задохнулся на минуту от прикосновения холодной нежной щеки, волос, губ.

Он уверял себя, что просто помогает, что Кире слишком горько сейчас, одиноко, тяжело справиться с внезапно осиротевшей девочкой. И это было правдой. И такой же правдой была их тайная все нарастающая близость. Он постоянно чувствовал ее взгляд, волнение, трепет протягиваемой руки, сам начинал ужасно нервничать и болтать чепуху. И эта случайная болтовня, анекдоты из жизни музыкантов, чай в старомодных тонких чашках, легкая метель за окном, зыбкий свет торшера, узкая горячая ладонь, тонущая в его чуткой руке музыканта, все томительно и неотвратимо сводило их, сплетало, связывало навек.

Потом оказалось, что у Киры есть мама и даже бабушка, они живут недалеко, в Гагаринском переулке, но бабушка очень плоха, часто впадает в беспамятство, почти невозможно оставлять одну в квартире. Поэтому само собой решилось, что Нюля временно переберется на Гагаринский, или, как теперь зачем-то переназвали, улицу Рылеева, тем более это совсем близко от ее французской школы.