Читать книгу "Варварские свадьбы - Ян Кеффелек"

Она провела рукой по волосам, приветливо улыбнулась и извлекла то, что осталось от фотографии Николь.

— Так ты говоришь, это твоя мать?.. Не знаю, не знаю. Нет никаких доказательств. К тому же, меня не пригласили на свадьбу… Конечно, можно спросить у Мишо, когда он приедет в следующий раз, но она здесь такая молоденькая, что он ее наверняка не узнает.

Она спрятала фотографию, затем встала, обошла вокруг стола и устремила свой взгляд прямо в глаза мальчика. Она так и стояла, опершись о край стола, не обращая внимания на неловкое молчание и стараясь уловить в зеленых глазах Людо смятение, которое бы ее успокоило.

— Вот и все, — сказала она нараспев, — можешь идти.

И уже обычным тоном добавила:

— Твой барашек в яслях занимает не лучшее место… Если мне не изменяет память, он в самом хвосте. Но я не сомневаюсь, что в ближайшие два месяца ты постараешься улучшить его положение… И последнее: кое–кто видел, как ты расхаживал посреди ночи по коридору. Это строжайше запрещено. Я требую, чтобы впредь не было никаких хождений.

Опять Одилон, подумал Людо, спускаясь по лестнице. Поди скажи мадемуазель Ракофф что это не твоя фотография… скажи что она моя к тому же на ней не твоя мать да тебе и не нужно ее фото… если ты так скажешь то мы пойдем в лес прокатиться на подводной лодке с Татавом… а кроме того твой барашек в яслях наверняка будет впереди всех.

Столы были накрыты, близилось время ужина. Войдя в комнату для игр, Людо отшатнулся. Нет, никогда он не сможет к этому привыкнуть! Все дети были в сборе — скованные, поникшие, каждый во власти своей врожденной мании: кто–то бормотал и тихонько вскрикивал, кто–то блаженно смотрел в пустоту; одни стояли, прислонившись спиной к стене, другие толпились вокруг стола и убивали, как могли, время, возясь с обрывками шерстяных ниток и обмениваясь заговорщическими взглядами; один из воспитанников разглядывал звездный атлас, тыча в галактики дрожащим пальцем.

Заканчивался еще один день их жизни. Они бросали кольца, прибирали дорожки, вырезали фигурки из картона, рисовали чужих, возносили хвалу Небу, слушали «Маленькую ночную серенаду» — «да нет же, Бенуа, Моцарт не чужой, это великий музыкант, один из детей, если угодно…». Они послушно принимали все: Моцарта, пингвинов, пюре на ужин, белые таблетки снотворного, свистки, тысячи ничем не заполненных мгновений, тысячи никуда не ведущих шагов, — и отходили ко сну, не ведая, что такое сон. Людо увидел, как они все повернулись в его сторону, прижав палец к губам и торжественно прошив: «Тс–с–с». В ответ он закричал, и крику тому, казалось, не было конца.

IV

Центр Сен–Поль, апрель

К чему упорствовать в нежелании увидеть положение вещей в истинном свете? Не лучше ли сегодня же прояснить разделяющее нас разногласие. Я был болен, но теперь мне уже лучше. Лучше с головой. Ты была права, но я не совсем чокнутый. Хотя, может быть, я немного им был. Мишо говорил, что ты тоже болела и поэтому не приехала. Я передал ему для тебя подарок. Я сам это сделал из ракушек и хорошенько все промыл жавелевой водой. Здесь учат ткать салфетки и петь. Дуду говорит, что у меня хороший голос, потому что большая грудь, а мадемуазель Ракофф ставит нам пластинку Моцарта про маленькую серенаду. В маленькой серенаде нет фисгармонии. Она говорит, что это скрипки. Она показывала фото скрипки. У нее панцирь и дыры для дыхания. Если хочешь, чтобы я стал матросом, я буду матросом. Здесь и вправду не так уж плохо. Но моря не видно. Здесь не все дети, есть и старики, но их так называют. Они не такие злые, как в школе. Я самый сильный и развожу бачки с какао. Когда я перестану быть чокнутым, то смогу вернуться домой и буду замшей полировать машину. Дворники ни к черту! Погода налаживается. Нам давали шоколадные золотые рыбки, но карлик у меня их спер. Мы учим названия цветов. Остается еще два месяца, и тогда в воскресенье вы за мной приедете. Полагаясь на незамедлительное выполнение Вами контрактных обязательств, направляю Вам, Татаву, тебе и Мишо, выражение совершеннейшего моего почтения.

Людо

Людо захлопнул одолженное у Максанса «Пособие по эпистолярному жанру» и принялся перечитывать письмо с самого начала. Он был весь красный от распиравшей его гордости и от усталости. Было совсем как в книге и даже лучше. Он прочитал письмо вслух, потом снова перечитал, но уже медленнее, положил его в конверт, затем опять достал, чтобы насладиться им еще раз.

Внезапно дверь открылась и вошла мадемуазель Ракофф.

— Ты все еще не спишь? Ты и в самом деле хочешь меня рассердить?

— Не хочу я спать.

— Ну–ну, что за истории! Глотай–ка вот это и баиньки!

Не успела она выйти, как он вынул таблетку из–под языка и спрятал ее в коробку со скелетиками.

Это Максанс научил его, как поступать с таблетками, которыми их без конца пичкали. Успокоительными, седативными, тонизирующими. Их давали сообразно моменту, времени года, для создания в коллективе ровного настроения и для предупреждения всякой блажи, способной возмутить общее спокойствие. Копилка Максанса в виде огромного красного гипсового яблока была доверху набита этой фармацевтической мелочью, скопленной за десять лет.

Письмо для Николь стояло вертикально на тумбочке у чашки с утренним кофе.

— Невесте пишешь? — лукаво поддразнила Фин.

— Нет, — ответил Людо с таинственным видом.

— Тогда кому же?

Людо покраснел.

— Я не пишу, а отвечаю.

Сидя напротив него, Фин кидала крошки хлеба в пенящиеся сливки на поверхности кофе.

— Если отвечаешь, можешь сказать кому.

— Матери. Она все время мне пишет. Надо же разок и ответить.

— Если это правда, то ты, конечно, прав. И прав, даже если это неправда. А почему она не приехала в прошлый раз?

— Я не захотел. Похоже, она беременна. Не люблю я этого.

Он пристально посмотрел на нее.

— Сама знаешь, когда живешь с кем–нибудь, надо следить, чтобы не подзалететь. А сколько Дуду лет?

— Надоел ты мне со своим Дуду! Сам у него спроси.

Она встала и стала надевать халат; Людо не сводил с нее глаз.

— Чего это ты на меня так смотришь?

— Неправда, совсем и не смотрю. — возразил он едва слышно.

Она рассмеялась:

— А как же, не смотришь, дурачок!.. Но я тебе клянусь: не так давно на меня еще как смотрели… Так что ты там пишешь своей матери?

— Ничего.

Фин подкралась к нему из–за спины и, как бы играя, быстро вытянула руку и схватила письмо, на какое–то мгновение прижавшись к Людо грудью.

— Отдай, — пробормотал Людо не двигаясь.

Он выглядел потрясенным и отупело смотрел на кухарку, не успевшую поправить свою блузку и игриво потрясавшую письмом. В вырезе халата проглядывала обнаженная кожа.