Читать книгу "Головы моих возлюбленных - Ингрид Нолль"

Интересно, где следовало похоронить моего отца? Я этого не знала и, уж во всяком случае, не хотела, чтобы Кора выкладывала свои деньги. За обедом я снова вернулась к этой теме.

– О'кей, – сказала Кора, – с твоей стороны очень благородно, что ты хочешь экономить мои деньги. Да я и сама не вижу большого толка в роскошных могилах. Ну, с Хеннингом дело ясное – иначе было просто нельзя, этим интересовались широкие круги общественности. И вот что я предлагаю: засунуть урну с прахом твоего отца в двуспальную могилу Хеннинга втихаря: убийца и его жертва упокоятся рядом.

Хотя Кора говорила по-немецки, Эмилия, расслышав слово «убийца», многозначительно улыбнулась, и Дон, как ни странно, тоже. Я сочла идею Коры превосходной и решила в самые ближайшие дни этим заняться.

У Коры иссяк запас красок, и она, не откладывая, поехала в город. Мы с Доном остались наедине.

Глава 13Телесный

Я должна быть благодарна этому проклятому Дону за то, что сегодня в своем автобусе могу чувствовать себя как королева (просто бывшая принцесса стала взрослой), у которой двадцать верноподданных. После размолвок с Корой, спровоцированных двойной игрой Дона, я приняла решение избавиться по меньшей мере от материальной зависимости.

Типы, подобные Дону, редко ездят автобусом: организованный туризм повергает их в ужас. Они предпочитают валяться перед каким-нибудь колодцем на мостовой со всеми своими бутылками и рюкзаками. А если кого-нибудь из них случайно занесет в мой автобус с климатической установкой, мне незачем посылать подобному типу улыбку. Элегантный костюм не позволит мне даже приблизиться к такому человеку, мой костюм должен приходиться по вкусу моей обычной клиентуре, и действительно приходится. Не составило бы ни малейшего труда заарканить какого-нибудь высокопоставленного немецкого чиновника, но это не мой жанр. В таких людях меня интересует лишь содержимое их бумажников.

Правда, один раз я совершила публичный выход с одним таким пижоном. Он непременно желал выпить чашечку эспрессо в каком-нибудь «типичном» заведении. Я повела его в один бар. Там мы уселись словно наездники на немыслимо безобразных табуретах из хрома и пластика, а каблуками, как и все наши соседи, зацепились за металлические обручи, похожие на подставки для зонтиков. Рядом с нами на бильярдных столах разыгрывали какую-то разновидность боччии. В соседней комнате размещалось некое подобие казино, и было еще более шумно. Казалось, надпись «VIETATO AL MINORI DI 18 ANN1»[15]больше всего привлекала именно юнцов, которые сидели вдоль стены в нишах и выпивали. Без зазрения совести они бросали на пол из поддельного мрамора объедки и огрызки. Время от времени в заведение заходила какая-нибудь девушка, чтобы купить мороженое. Хозяин, маленький и толстый, лучился фальшивой приветливостью, а нам он показал в своей газете «Спортсмен», что там говорится об успехах немецкого футбола.

Здесь я чувствовала себя вполне уверенно, тогда как у моего спутника пропал всякий интерес ко мне и к этому кофе. У туристов вкус не совпадает с моим. В баптистерии меня восхищают полы, которых большинство вообще не замечает. Прекрасными июньскими ночами туристы сидят и дуют кьянти, в то время как незаметно для профанов в сырых садах – и у нас здесь тоже – разыгрывается самый забавный сон в летнюю ночь, тысячи светлячков выплясывают свой беззвучный волшебный фейерверк, и тот, кто хоть раз его видел, неизбежно придет к выводу, что все самое прекрасное на свете можно получить бесплатно.

Порой, когда в вечерних садах надо мной шуршат летучие мыши, а деревья источают завораживающий аромат, когда «с небес повеет ветерок», меня охватывает жажда любви. И странным образом мне при этом вспоминается Дон, приблудный оборванец.

Когда Кора, оставив нас, поехала в город, чтобы купить краски, мы продолжали сидеть у теплого очага. Эмилия мыла посуду, Бела колотил шумовкой по жестяной миске, Пиппо лежал рядом с ним и разрывал на куски газету.

– Давай-ка выпьем по стаканчику граппы, – предложила я Дону, и мы пошли в гостиную. Здесь было довольно холодно – мастера заменяли бойлеры, а для этой цели вообще отключили отопление. На кухне топили печь дровами и углем, но мне не хотелось дольше оставаться в этой семейной идиллии.

Дона знобило.

– Вот наверху, в моей комнате, тепло, – сказал он, подразумевая студию Коры, где стояла электрическая печь. – А куда это она уехала, не знаешь? – спросил он.

– Краску покупать. Ей нужна красная и белая, чтобы намешать из них инкарнат.

– А «инкарнат» – это что такое?

– Цвет кожи и мяса, словом, цвет тела, – объяснила я, потому что не знала, как это у них называется по-английски.

– Вот у тебя инкарнат дивной красоты, – сказал Дон и схватил мою руку.

Я хоть и выдернула руку, но сделала это не слишком решительно. Дон продолжал:

– А вот капуста вся у нее, верно? Ведь дом и все прочее принадлежит ей, верно? Интересно, что ты должна делать, чтобы тебе позволяли здесь жить?

– Я просто в гостях. И вообще мы с ней старые подруги.

Какое ему дело до моих отношений с Корой? Я рассердилась. А вот он расхрабрился.

– А что надо делать мне, чтобы тоже остаться здесь?

– Я-то думала, ты хочешь объездить Европу…

– Верно, но на Флоренцию надо отвести больше времени.

Вошла Кора и без всякого удовольствия обнаружила, что мы сидим рядышком на софе, после чего резким голосом скомандовала:

– А ну, за работу!

Дону было велено лежать, подставив голову под воображаемый меч.

Эмилия, заметив мое мрачное лицо, сказала:

– Взяли бы да выгнали его! – Потом еще раз пробормотала себе под нос: – У-у-у, дьявол! – и осенила себя крестом, хотя сама никогда не ходила в церковь.

Чтобы малость ее взбодрить, я принялась ей петь немецкие песни, а Бела сопровождал мое пение ударами по барабану.

– Альберто, – пробормотала Эмилия и уронила слезу в воду для мытья посуды.

– Пошли, – предложила я, – выведем малыша еще разок на воздух.

Эмилия поспешно сняла свое розовое платье, надела черное, после чего мы вывели ребенка и собаку на утомительную для нас прогулку.

* * *

Когда мы вернулись, мне было предложено оценить наброски. Голова Дона, очень неплохо схваченная, лежала в плетеной корзине, а корзину какая-то простая женщина повесила себе на руку, словно только что вернулась с рынка. Дон дал понять, что предполагал продемонстрировать не только свою голову, но и вообще надеялся предстать обнаженным.

– Ну и как? – спросила Кора.

– Основной недостаток твоих картин – то, что ты их никогда не сможешь выставить.

Она полагала, что для художника не так уж и важен финансовый успех.