Читать книгу "Головы моих возлюбленных - Ингрид Нолль"

– Картины, на которых можно узнать твоего отца или Хеннинга, я бы наверняка выставлять не стала. А кто здесь знает Дона?

– Я сочла бы столь же неуместным, чтобы меня угадали в Юдифи или Саломее.

Ужин протекал в мирной обстановке. Эмилия удалилась с Белой и Пиппо, мы пили пиво, Дон рассказывал про Непал. Я легла довольно рано.

Чье-то прикосновение вырвало меня из глубокого сна. Рядом со мной в постели лежал Дон. К сожалению, я не располагала достаточным запасом английских ругательств.

– А ну, пошел отсюда, говнюк! – это или что-то вроде сказала ему я. Он поцеловал меня в пересохшие губы, и тут я окончательно проснулась.

– Тебе ясно сказано: мотай отсюда, иди лучше к Коре, а меня оставь в покое, – прошипела я.

– Она меня не любит, она меня выгнала! – заявил он. Мне очень стыдно в этом признаваться, но мое сопротивление выглядело недостаточно убедительным, короче, он остался со мной.

Когда на другое утро я открыла глаза, перед моим ложем стояла Кора, и выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.

– И вот таких людей мне приходится содержать! – сказала она.

Дон тоже проснулся и голышом ринулся из постели в ванную.

– Он сказал, что ты его не хочешь. – Мой голос звучал очень жалобно.

– Врет, скотина, – ответила Кора, – а ты и поверила, рада стараться!

– Я его не звала, сам явился среди ночи, давай лучше вообще прогоним его.

– Нельзя, мне нужен натурщик.

На другой день он уже лег с Корой. Это мне точно известно, потому что и я, в свою очередь, могла наблюдать утром этот натюрморт.

Почему, спрашивается, мы обе втюрились в эту поганую маленькую крысу? Дон не без удовольствия натравливал нас друг на друга. С этого дня в доме пошли нелады и споры, мы швыряли друг другу в лицо самые ужасные упреки. На свет Божий была извлечена история с Карло. Я сказала, что, если бы Кора не провоцировала его самым беззастенчивым образом, не было бы и попытки изнасилования, и брат мой был бы жив до сих пор. Она отвечала, что одним своим присутствием я вполне могла приостановить эту попытку и что она никогда не подталкивала меня к убийству.

А с Хеннингом как было? И здесь она старалась не запачкать руки, а всю грязную работу взвалила на меня. Кора в ответ закричала, что я сама извлекла из этого наибольшую выгоду, а теперь сижу как личинка в куске сала.

– Ты вечно пытаешься все свалить на меня! Я могу уйти, по-моему, ты именно этого добиваешься. Дон тебе важнее, чем наша многолетняя дружба.

– Нет!

Дон по большей части присутствовал при наших раздорах, лениво нежась в постели Коры, подремывая или куря сигарету. Мы были твердо убеждены, что он не понимает ни единого слова.

Вообще-то говоря, случай с Эмилией должен был нас чему-то научить, с Доном все произошло примерно так же. Оказывается, дедушка и бабушка были у него родом из Гессена, и мать говорила с ними исключительно по-немецки. Правда, сам он по-немецки только и мог сказать: «Ауфвидерзеен». Зато понимал более чем достаточно.

Но об этом я узнала, лишь когда Дон с явно шантажистскими намерениями начал подкатываться ко мне и попутно намекнул, что ему известно такое, что дает ему, как и мне, право всю свою жизнь просидеть у нас на шее. Я не восприняла его слова всерьез, но вот Эмилия по обыкновению навострила уши, пронаблюдала за реакцией Дона, а там уже сумела подсчитать, сколько будет дважды два.

Сама-то я переспала с Доном один-единственный раз, и пришлось расплачиваться за то, чем Кора начала заниматься ежедневно. Хотя наслаждаться этим занятием ей пришлось недолго, потому что спустя несколько дней ее возлюбленный захворал. Возможно, подцепил какую-то инфекцию, решила Кора и хотела было вызвать врача, но Дон категорически воспротивился. Вот и в Индии его донимал понос, и всякий раз он выздоравливал без обращения к врачу. Надо один день ничего не есть, а на следующий ничего не употреблять, кроме спирта и крекеров, и все будет в полном порядке. После голодного дня Эмилия заварила ему ромашковый чай, дала черствый белый хлеб, обжарила на плите кофейные зерна и приготовила из них своего рода угольные таблетки, которые он и принял с превеликой благодарностью, потому что любил натуральные продукты.

Тем не менее ему становилось все хуже, лечение не помогло, он погрузился в апатию и не мог служить ни натурщиком, ни быть любовником. Мы с Корой вроде как помирились – надо было и спать, и есть без него, а он лежал в студии на кушетке возле теплого обогревателя и, судя по всему, утратил какой бы то ни было интерес к окружающему миру.

– Если ему до завтра не станет лучше, я вызову врача, – сказала Кора. – Поди знай, какая тропическая болезнь его скрутила.

Но Коре не пришлось осуществить свое намерение, инкарнат свежего приготовления безнадежно засох.

Кора собиралась съездить со мной в галерею Палатина, чтобы показать мне там картину Джентилески.

– Знаешь, я эту картину видела, но уже не помню деталей. Называется она «Юдифь и ее fantesca».[16]Можешь счесть меня необразованной, но я не знаю, что такое fantesca.

– Вот Эмилия у нас fantesca. Будь ты моей fantesca, то есть моей прислужницей, я бы называла тебя Elefantesca.

Картина нас глубоко взволновала. Юдифь небрежно держала меч на плече, словно дорожный посох, a fantesca уперла в бедро корзину с отрубленной головой, словно то была корзина с бельем. Взгляды обеих были обращены направо, будто обе видели нечто недоступное взгляду наблюдателя. На обеих были роскошные наряды, хотя платок у прислужницы был повязан довольно небрежно, а изысканная прическа Юдифи была увенчана драгоценной брошью. Свет падал на ее прекрасный профиль, являвший собой выражение несколько дикое и в то же время решительное. Лично мне в живой картине мешала слишком большая щитовидная железа Юдифи.

– Уметь бы так рисовать, – глубоко вздохнула Кора. – Ты только погляди на кожу Юдифи, уж такого incarnato мне никогда не добиться.

Я себе просто шею свернула, чтобы получше разглядеть голову Олоферна в корзинке. Она напоминала о прихворнувшем Доне с его теперь зеленоватым цветом лица.

– А что ты будешь делать, когда Дон выздоровеет и ты изобразишь его со всех сторон?

– На этом его миссия будет закончена, – весело сказала Кора и обняла меня за плечи.

Посмотрели мы и другие картины, прекрасно понимая при этом друг друга, как в былые времена, потом отправились есть мороженое, а домой вернулись довольно поздно.

– Беле пора ужинать, – с укором сказала Эмилия, хотя прежде прекрасно управлялась с этим без меня. Мы вошли в кухню. Бела плакал, собака выла. В углу, прислонясь к стене, стоял Дон.

– Что с ним? – в ужасе спросила Кора, потому что вид у него был как у покойника.

– Умер, – ответила Эмилия. В воздухе висел странный горький запах.