Читать книгу "Алмазный город - Франческа Флорес"

Она только собралась войти, как в дальнем конце квартала взорвалась петарда. От неожиданности девочка подпрыгнула. На противоположном тротуаре залаяла собака. Где-то рядом хлопнула дверь. К таким звукам она давно привыкла, в них не было ничего необычного, и все же на сей раз они почему-то заставили ее сердце забиться сильнее.

Аина толкнула заднюю дверь.

– Мама! Папа!

Внутри дома царил мрак – она оставила вход чуть приоткрытым. Тонкая полоска света коснулась ее ступни и поползла по полу, как гусеница. Из глубины дома на девочку пахнуло невыносимым зловонием, как от тухлого мяса, только с тошнотворно-сладковатым привкусом – это зловоние так липло к ноздрям и одежде, что Аина сразу поняла: ей никогда не смыть его с себя. В желудке у нее все будто сжалось и вывернулось наружу, но все же она отважно переступила порог и крошечными шажками засеменила вперед. В доме роилось множество мух, и от их отвратительного, какого-то скулящего жужжания душа у нее ушла в пятки.

«Наверное, это все еще тот кошмарный сон».

Тут девочку охватил страх. Если кошмар продолжается, то, наверное, тот человек с ружьем тоже не ушел.

Она снова позвала родителей и сделала еще несколько шагов. Никто не ответил.

Странное дело: зрение ее не привыкало к темноте, как ему полагалось бы. Наоборот, тьма разрасталась перед глазами и, казалось, вот-вот поглотит Аину. Мух становилось все больше, они буквально облепили ее лицо и одежду. Невыносимый запах тоже все густел.

Еще шаг. Лучик света из-за двери забежал вперед. Сонм жужжащих насекомых ринулся прямо в него – туда, где он выхватил из мрака абрис обмякшей руки.

Девочка застыла, не в силах ни дышать, ни двинуться с места. Осознание страшной реальности поразило ее как гром. Мама с папой – вот они, здесь. Но больше никогда не ответят на ее зов. Их поглотила тьма, и если Аина не бросится наутек сейчас же, поглотит и ее…

…Это была обыкновенная холодная крыша, ветхая и ненадежная – такая же, как все остальные на Куче. Но только она напоминала ей о тех временах, когда на свете жили люди, которые любили и защищали ее. О временах, когда ей не приходилось сражаться со всем миром в одиночку. Здесь Аина могла позволить себе предаться воспоминаниям о родителях, не чувствуя себя от этого слабачкой.

Их обоих сюда из Миль-Симаса привезли родные еще в ранней юности, причем папу – из Южного, а маму – из Северного. Культ Матерей был распространен не только в Шумеранде, но и в Марине, и в Миль-Симасе, так что оба они выросли, можно сказать, в лоне веры.

Теперь Аине трудно было представить себе место, где людям не приходится скрывать своих убеждений, а в то, что шумерандское отношение к вере было скорее исключением, чем правилом, как-то не верилось. Между тем поклонение Матерям запретили только Шумеранд и Северный Миль-Симас. Перед войной многие пытались эмигрировать в Марин и Южный Миль-Симас, но переезд стоил дорого, а Алмазная гвардия хватала и расстреливала беженцев повсюду, где успевала. Родители Аины подумывали о побеге, но средств у них не было совершенно, и вдобавок они не хотели подвергать риску дочь, поэтому так и остались в Шумеранде, не изменив, впрочем, религии предков, даже когда разразилась война.

Потрескавшаяся плитка тротуара перед домом по-прежнему прорастала, в основном сорняками, но кое-где пробивались и красивые желтые цветы. Мама часто говорила, что они – точно из самых ранних воспоминаний ее детства. Возле их дома, на холмах Миль-Симаса росло множество цветов.

– Всех расцветок, доступных воображению, – добавляла она и обещала, что непременно когда-нибудь свозит Аину на них посмотреть.

Этими желтыми цветами мама любила украшать и собственную короткую стрижку, и дочкины косы. При этом она всегда читала ей стихи и пела колыбельные по-милански. В отсутствие собеседников познания Аины в этом языке заметно потускнели – теперь девушка с трудом могла вспомнить лишь отдельные слова из маминых песенок.

Да и мамино лицо расплылось в памяти неопределенным пятном. Аина помнила только, как в самой ранней юности ей постоянно говорили, что она на нее похожа. Иногда она чистила кинжал и, уловив случайно отражение на лезвии, вдруг видела на своем лице мамины глаза – и смутно припоминала, как родители преподавали ей учение Великих Матерей: жизнь – драгоценный дар, отнимать ее у кого угодно – грех…

…Аина судорожно вздохнула. Взгляд ее уперся в часы на вокзальной башне. Голоса родителей в памяти стихли. Остались только хлопки выстрелов, и она не смогла бы сейчас с точностью сказать, звучали ли они в этот миг лишь в ее голове или где-то на улицах. Во всяком случае, она не отводила глаз от циферблата до тех пор, пока эти выстрелы не растворились в тишине.

Хотя Аина всегда страстно мечтала убраться подальше с Кучи, что-то в таком вот спокойном созерцании раскинувшихся перед ней на многие километры к югу дорог успокаивало ее и выветривало из воображения даже треск пистолетной пальбы. По ночам, особенно весной и летом, она любила играть с другими детьми на этой самой улице – пока взрослые болтали и сплетничали, передавая друг другу тарелки с едой. Так было тут принято. Родители Аины всегда делились с соседями рисом и бобами, а по особым случаям, когда могли себе это позволить, жареными бананами и sudado de pollo – тушенным с овощами цыпленком по рецептам, вывезенным из их родных мест в Миль-Симасе. Обе луны поднимались на небе все выше, в окнах загорались свечи, люди обменивались воспоминаниями о довоенных временах, а местная районная банда заступала на патрулирование всех уголков и закоулков – чтобы никто не нарушил этой добрососедской идиллии под открытым небом. Здесь отпускались грехи и затягивались раны. Так случается нередко: когда у людей нет ничего, они умеют ценить малое.

Не слишком ли много она думает о себе? Не слишком ли высоко замахнулась?.. Во всяком случае, если тени родителей в один прекрасный день предстанут перед Аиной и спросят, есть ли ей чем гордиться, надо, чтобы ответ был у нее готов.

Может, она и правда слишком высоко замахнулась. Но сейчас довести до конца это задание – единственный шанс не упасть снова на самое дно.

…Время тянулось долго. Казалось, прошли целые часы, прежде чем невдалеке раздался металлический скрип и на краю крыши возник Тео.

– Откуда ты узнал, где меня искать? – спросила Аина.

– Так это же твое любимое место, ты тут всегда прячешься, разве нет? – отозвался он.

В глазах его не появилось ни малейшего упрека.

– Значит, ты помнишь?

– Конечно, помню. С самого первого знакомства.

Это случилось, когда ей только исполнилось шестнадцать, через год после первого убийства. У Аины тогда было больше уверенности в себе, чем здравого смысла. Она уже разобралась, на каких улицах в основном барыжат наркотиками, а на каких – главным образом обчищают карманы; уже начала включаться в цепочку по сбыту сырых алмазов; и вообще уже познакомилась со всем разнообразием косинских человеческих типов: кто тут наемный боевик, кто просто головорез и отморозок, кто работает на организованную банду, кто наркоман, кто сутенер, кто инозен, кто работорговец, кто тупо ворует, кто занимается всем понемножку. Со всеми этими познаниями, умноженными на профессиональную подготовку у Коля, девушка чувствовала себя неуязвимой.