Читать книгу "Сыновья волка - Барбара Майклз"

Если быть откровенной, мои усилия симпатизировать мистеру Вольфсону всего лишь притворство. Я уже его не люблю, еще не увидев, я стану его ненавидеть, не важно, какой он – седой и злой или красивый и ласковый. Он наш опекун и наш тюремщик. Этого достаточно, чтобы мне его не любить, так же как любого другого мужчину.

* * *

Позже

Запись эту надо бы датировать 15 апреля, потому что я пишу уже далеко за полночь, но я просто не смогу уснуть до тех пор, пока не изложу свои впечатления этого богатого событиями дня. Скажу сразу – мои опасения не оправдались.

Я сейчас сижу в комнате, со вкусом обставленной. Тяжелые бархатные портьеры опущены, они преграждают путь стуже от северного ветра, а в камине с красивой мраморной полкой наверху весело горит огонь. Новая кровать ждет меня, совсем новая, она уже приготовлена ко сну и накрыта стеганым теплым одеялом; на столе, за которым я сижу, есть перо, чернила и даже стопка писчей бумаги. Кровать, камин, комната – все мое. Комната Ады рядом с моей и тоже обставлена с элегантностью и удобством. Дверь, соединяющая наши комнаты, видимо, недавно прорублена и теперь открыта, чтобы Ада не испугалась ночью в незнакомом доме. Она мирно спит, и мне за нее спокойно. Но как все продумано было мистером Вольфсоном, я просто восхищена!

Мы покинули Йорк сегодня рано утром. Небо было прозрачным и бледно-голубым, предсказывая днем солнечную погоду, но было так холодно, что я и сейчас задрожала от воспоминания об этом. Больше я уже не высовывала головы из кареты за время всего нашего путешествия. Хотя посмотреть было на что – прекрасная холмистая страна, которая должна выглядеть очень живописно весной, а вовсе не унылая равнина, поросшая вереском, какой я ее представляла. Но сейчас земля была покрыта толстым слоем снега, и солнце отражалось в нем, слепя глаза. Голые деревья и кустарники выглядели такими одинокими. Вся местность определенно малонаселена. Ада, перед этим много и весело болтавшая, умолкла. Я почувствовала ее настроение, оно было схоже с моим. Но я испытывала еще и странное уныние, почти страх. Ясно, что наш новый опекун был человеком богатым и с хорошим вкусом. И все же мне казалось, что алое зарево от захода солнца приобретало смутные очертания зловещего огромного зверя и что мы стремительно неслись прямо к нему, в его когтистые объятия.

Я описываю это только затем, чтобы показать, насколько глупыми и безосновательными были наши страхи.

Первые огни, которые мы увидели, были фонарями на воротах, и тут же замелькали приятно освещенные желтые квадраты окон. Нас ждали – как только карета подкатила, из домика привратника выскочил человек и широко распахнул ворота. Карета подкатила к парадному подъезду, прямо к ступеням. Кучер открыл дверцу и помог сойти Аде. Я последовала за ней, и тут двери дома распахнулись, оттуда вырвался яркий желтый свет, и в дверях появилась мужская фигура. Ада схватила меня за руку, я почувствовала, как она дрожит.

Человек с фонарем спустился, и я поняла, что это лишь слуга. Мы поднялись за ним по лестнице. Нас окатило приятной волной тепла. Я лишь мельком успела заметить бархатные гардины на окнах и огромные зеркала, пока лакей помогал нам снять верхнюю одежду. Его голос и манеры говорили о том, что он прошел лондонскую школу. Высокий человек средних лет, он имел манеры сдержанного, хорошо вышколенного слуги. Его лицо застыло, как бесстрастная маска, но мне кажется, я заметила небольшую разницу в его отношении – а именно, как он принял сначала мое простое черное пальто, а потом бережно и почтительно – прекрасную соболью бабушкину накидку с плеч Ады. Никто из нас никогда не оспаривал права, кому носить ее, Ада любила меха, и они с бабушкой были почти одного роста.

– Меня зовут Уильям, мисс, – сказал слуга, адресуясь к Аде, – мистер Вольфсон ждет вас в библиотеке. Прошу вас следовать за мной.

Мы прошли за ним по длинному коридору, Ада крепко держала меня за руку, и я была рада этому. Меня нелегко унизить, но когда я шла за этим высокомерным лакеем, образчиком сильного пола, к такому же представителю этого пола, только хозяину, который теперь будет распоряжаться мной, я почувствовала себя маленькой, как Ада, – новое ощущение и малоприятное, надо сказать.

Я была удивлена, что наш опекун не встречал нас у двери. Потом решила, что он, должно быть, болен и стар. Опять передо мной появился образ старого, убеленного сединами джентльмена, дремлющего в кресле около камина с пледом на коленях.

В комнате, куда мы вошли, стоял огромный дубовый стол, заваленный бумагами, и за столом сидел человек. Его волосы не были седыми, они были похожи на светлый шлем, обрамлявший лицо, и, когда на них падал свет, в них вспыхивал серебристый отблеск. Длинные усы, прикрывавшие губы, и густые брови и ресницы были того же оттенка. Взор необычных сверкающих синих глаз был ясен, но холоден, как вода, которая замерзла, но все же сохранила способность отражать небо. На первый взгляд трудно было определить, сколько ему лет. Он мог быть любого возраста. Плечи и руки как у молодого, полного сил человека и лицо без морщин. Вот он улыбнулся, и сверкающий ледяной взор потерял свою холодность. Глаза его настолько меня поразили, что я почти не заметила очертаний рта, хотя что-то странное в нем я невольно отметила.

– Ада и Харриет, – произнес он и протянул к нам руки.

Мы робко взяли их в свои – каждая по руке.

– Простите, что встречаю вас сидя, – продолжал он, – но, как видите, это скорее из-за моего несчастья, а не из-за отсутствия вежливости.

Все еще держа наши руки, он как-то странно выдвинулся из-за стола, неподвижные голова и торс отделились и поплыли в сторону. Впрочем, когда он оказался вне прикрытия стола, все стало понятно. Все-таки нарисованный мною ранее образ был наполовину верен. Мистер Вольфсон сидел в инвалидном кресле, и действительно, хоть и не плед, но складки его длинной одежды покрывали его йоги до пола. И все равно трудно было сравнивать того инвалида-старика, которого я рисовала в своем воображении, с этим широкоплечим, очень сильным человеком. Когда же он приблизился, я поняла, что его золотистые волосы серебрились от седины, а лицо испещрено глубокими линиями, как от физических страданий.

– Садитесь, – сказал он, высвобождая наши руки и показывая на обитый бархатом диван, – я знаю, что вы устали и замерзли. Легкий ужин и в кровать? Я угадал? Может быть, все-таки посидите со мной во время ужина, я просто сгораю от нетерпения узнать вас поближе и хочу, чтобы вы поскорее освоились и почувствовали себя как дома.

Произнесенные слова были сами по себе очень добры, но тон! Он был так проникновенен и полон участия, так чаровал, что у меня слезы выступили на глазах. Мы повиновались, и скоро ревущее пламя камина прогнало совсем и холод, и усталость, и пришло чувство необыкновенного облегчения, снявшее напряжение ожидания, для меня ужин прошел как во сне. Только одну деталь из прошедшего вечера я не упомянула, но она подействовала на меня как струя ледяной воды. Мы пили потихоньку вино, предложенное нам, чтобы согреться, как сказал мистер Вольфсон. Поднеся к губам бокал, я уголком глаза заметила какое-то движение в тени огромного стола и замерла от ужаса.