Читать книгу "Принц теней - Рэйчел Кейн"

Но этой крысой была моя сестра. А за ней стояла моя бабушка.

Его врагом были Монтекки.

Над нами нависла огромная беда, и я чувствовал ее неотвратимость, как чувствуешь дыхание надвигающейся бури. «Лучше бы отец отослал его из города», – подумал я. Это была ужасная, предательская мысль, но это было правдой.

– Давай-ка. – Ромео подставил Меркуцио свое плечо, чтобы помочь ему встать. – Хороший кубок вина, постель и холодные компрессы для твоих ран ждут тебя.

– Из тебя получилась чудесная мамочка, Ромео, – проговорил Меркуцио и засмеялся.

Его смех был ужасен – как будто камни гремели в пустом кубке, но он смолк, как только Меркуцио устало опустился на постель. Я принес вина, а Ромео – компрессы. Когда я вливал вино в разбитые губы моего друга, он схватил меня за запястье и крепко сжал.

При этом он даже не заметил, что причиняет боль себе и мне:

– Умоляю тебя, Бенволио, не оставляй меня сегодня ночью одного, а то я могу счесть кинжал лучшим другом, чем ты.

– Ты часто говаривал, что мои шутки острее, чем любой кинжал, – ответил я и выдавил из себя улыбку, хотя не думал, что он сможет увидеть ее через свои распухшие веки. – Так что нет никакой нужды совершать столь невыгодный обмен.

– Мы никогда не оставим тебя, – быстро вмешался Ромео. – Я даю тебе слово Монтекки.

Он сказал это с такой искренностью, что я вздрогнул. Какую цену теперь имеет слово Монтекки?

– Я скорблю вместе с тобой, Меркуцио.

– Скорбишь… – повторил Меркуцио и медленно, тяжело вздохнул. – Скоро, очень скоро будет много скорби, столько, что в Вероне не останется никого, кто не отведает этого горького напитка из слез, отчаяния и ненависти.

– Давай подумаем об этом завтра. – Голос Ромео звучал испуганно, и мне тоже было страшно. – Сегодня тебе надо отдыхать и поправляться.

– Завтра и все дни потом, – согласился Меркуцио. Он снова вздохнул, как будто испуская дух, и слабо и жалобно охнул, когда Ромео прижал холодный компресс к его разбитому глазу. – Все завтра. Мои враги – завтра, кровь – завтра, несчастье – завтра. А сегодня принадлежит мертвым.

Я дал ему выпить немного вина и смотрел, как дрожь, которая била его тело, потихоньку стихает и он расслабляется на мягких перинах. Когда наш друг наконец уснул, Ромео взглянул на меня и спросил тихим шепотом, чтобы не разбудить Меркуцио:

– Как ты думаешь, это Капулетти виноваты в том, что произошло с ним?

Он не мог слышать обвинений Вероники и сам додуматься до такого не мог – он видел только, что мы ссорились.

– Я думаю, кто бы это ни был – скоро это выяснится, – ответил я.

Я ненавидел свою сестру, боялся этой эгоистичной, холодной дряни, но все же в ней текла моя кровь, она была членом моей семьи. Я должен был лгать о ней. Я должен был лгать, чтобы защитить семью Монтекки и чистую, невинную душу Ромео… и все же я не смог заставить себя соврать.

– Правда как кровь – всегда найдет выход.

Я снял ключ с шеи Меркуцио, дернул дверь и выяснил, что покои Меркуцио заперты снаружи. Это было хорошо. Значит, синьор Орделаффи обрек сына истекать кровью и зализывать раны в полном одиночестве как минимум на всю ночь: никто, даже самый преданный из слуг Меркуцио, не мог проникнуть сюда. Ромео с постели смотрел, как я открываю секретную дверцу в помещение, где Меркуцио хранил драгоценности, золото и меч, которые я украл накануне; их я сложил в кожаную сумку.

– Куда ты собираешься? – спросил Ромео свистящим шепотом, когда я вскочил на подоконник и осматривал улицу внизу. Была как раз та пора ночи, когда даже самые отъявленные бандиты отправляются спать на свои соломенные подстилки. – Ты же обещал ему, что не уйдешь!

– Я вернусь, – пообещал я и поднял сумку, показывая ему. – Если они обыщут комнату и найдут это – повесят и его, и нас. Я унесу это в надежное место. Если Меркуцио проснется – скажи, что я пошел облегчиться. Это будет довольно правдоподобно.

Я выскользнул в окно до того, как кузен успел возразить, спустился по стене вниз и быстро и неслышно побежал по пустым улицам к общественным уборным, которые располагались около реки. Это было грязное место, и как я ни старался ступать легко – земля была слишком мягкой и влажной и воняла отходами и гнилью, но это было даже к лучшему.

Зайдя в отхожее место, я задержал дыхание – вонь была просто невыносимая. Я привязал тонкую веревку – одну из нескольких, что я всегда носил при себе, – к ремню сумки и опустил сумку в вонючую жидкость, а конец веревки привязал к ржавому крючку за сиденьем. Я уже прятал здесь раньше вещи, и все они оставались в полной сохранности. Ни одному нормальному человеку не придет в голову искать драгоценности в отхожей яме. Так что они будут здесь в безопасности до тех пор, пока я не заберу их – или не заберу. Меня сейчас не слишком волновала их судьба – главное было, чтобы в случае чего подозрение не пало ни на Меркуцио, ни на меня.

Я вернулся в дом Орделаффи еще до того, как заря окрасила нежным румянцем небо, и проник внутрь с куда большей легкостью, чем когда надо было тащить за собой Ромео. Мой кузен спал, положив голову на подушку рядом с Меркуцио, лицо которого все еще было обложено компрессами. Я скинул грязные сапоги и оставил их в куче разорванной, окровавленной одежды Меркуцио, а сам нашел в сундуках моего друга пару других, подходящих мне по размеру. Затем я сменил компрессы, выпил вина и отдал дань своей собственной усталости – пока не услышал, как в замке поворачивается ключ.

– Эй! – шепнул я и разбудил Ромео подзатыльником. Он резко выпрямился, дико вращая спросонья глазами. – Под кровать! Живо!

Он отбросил в сторону стул и скользнул под кровать, а я метнулся к противоположной стороне кровати и едва успел заползти под нее и прикрыть нас краем простыни, как дверь открылась и раздались тяжелые шаги – кто-то шел прямо к нам по скрипучим деревянным половицам. Никто из слуг не мог так ходить – с такой уверенностью и достоинством. Я чуть отодвинул простыню, и этого хватило, чтобы увидеть дорогие кожаные туфли с блестящей золотой пряжкой.

Синьор Орделаффи долго смотрел на своего сына, а потом подвинул к кровати стул – тот самый, на котором только что спал Ромео, – и сел. Меркуцио заворочался в постели, и пыль посыпалась прямо мне в лицо. Мне даже пришлось зажмуриться: пыль забиралась мне в нос, и я очень боялся чихнуть – и что Ромео чихнет, но нам обоим удавалось сохранять абсолютную, гробовую тишину.

Синьор Орделаффи наконец произнес:

– Итак, ты дожил до рассвета. Полагаю, это свидетельствует о том, что даже Господь не хочет принимать тебя.

Голос Меркуцио был хриплым и слабым, ведь гортань и нос у него опухли:

– И о том, что мой отец не испытывает ко мне никакой любви.

– Ты сам виноват, что оказался в таком положении, ты сам дошел до этого, вступив на грязную дорожку. Но я умоляю тебя принять следующее предложение: оставь свои гибельные, греховные извращения и возвращайся к порядочной и правильной жизни в своей семье. И дважды я предлагать тебе свое прощение не буду.