Читать книгу "Песня учителя - Вигдис Йорт"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды поздним вечером, когда остальные волонтеры уже давно разъехались, Эйрини Прекор предложила осмотреть кучу, куда была свалена непарная обувь. Лотта кивнула, поднялась и последовала за Эйрини Прекор. Они уселись рядом, Эйрини Прекор вытащила из кучи первый попавшийся ботинок и оглядела его. Обычный черный мужской ботинок из кожи и со шнуровкой. Размер 44, на правую ногу. Лотта принялась было рыться, пытаясь найти парный ему, но Эйрини Прекор вытянула вперед руку с ботинком, будто предлагая повнимательнее посмотреть на него.
– Кому раньше принадлежал этот ботинок? – спросила она на своем простеньком английском и повертела ботинок в руках. – Куда его надевали? На свидание? – Она улыбнулась. – Или на свадьбу? – Она посерьезнела. – А может, на похороны? Или сперва на свадьбу, а потом на похороны? Грустная идея, – продолжала она, – но вряд ли невеста умерла. Знаю, она сбежала! – со странной уверенностью заключила она.
И тут Лотта вдруг наткнулась на второй такой же ботинок, но левый.
Они радостно засмеялись, и Эйрини Прекор с гордостью обвязала ботинки резинкой.
– Ну, что скажешь, где, по-твоему, побывали эти ботинки? Гуляли по Германии? Перебирать такую обувь – одно удовольствие, да? – Эйрини Прекор подняла войлочный тапок и оглядела его, а Лотта стала выискивать ему парный. – Самодельные, – сказала Эйрини Прекор, – наверное, подарок. Согласна?
Прежде Лотта в таком свете на это не смотрела. А может, стоило бы? Может, если сортируешь обувь, стоило бы смотреть на вещи в ином свете?
– Смотри. – Эйрини Прекор нашла второй тапок, и на нем действительно красовалась вышитая надпись: «Gia ti giagiá». – «Бабушке», – она погладила вышитые буквы. Лотта, как сама сейчас поняла, старалась не впускать к себе в сердце всю эту поношенную обувь – ну да, какой в этом смысл? Но теперь она видела, что для Эйрини Прекор смысл был, значит, и для нее тоже есть? – Только представь, что ему довелось пережить. – В руках у Эйрини Прекор был белый тряпочный кед с пятнами крови на подошве, и кед словно стал живым.
Потом она вытащила из кучи сильно поношенную розовую детскую туфельку и сказала, что хозяйка наверняка обожала эти туфельки. Они долго искали, но пары так и не нашли. Эйрини Прекор с жалостью посмотрела на туфельку, понюхала и сказала: «Girl»[11]. Поднявшись, она подошла к голой бетонной стене, из которой торчал кусок арматуры, и поставила на него туфельку. Та светилась розовым и казалась предметом искусства.
Смотреть на вещи под таким углом.
Когда смотришь на человека, не знающего, что за ним наблюдают, когда видишь, как он чистит зубы или делает бутерброды и кладет их в рюкзак, как Лотта каждое утро, то испытываешь нечто странное. Но когда ты приходишь в театр и видишь, как такой же человек чистит зубы и делает себе бутерброды, то воспринимаешь все иначе. А если бы ты мог взглянуть со стороны на себя самого? Видеть себя со стороны – все равно что читать главу из собственной биографии. Это, должно быть, одновременно неприятно и чудесно и действовать будет намного сильнее, чем любая другая пьеса. Потому что это и есть настоящая жизнь. Да ведь ты ее и так каждый день видишь! И не обращаешь внимания. Просто ты смотришь на нее иначе, а если рассматривать ее именно таким способом, все приобретает особую ценность, любая жизнь, все существующее! Значит, надо жить в постоянном предвкушении, подогревая в себе интерес к жизни?
Попрощавшись с Эйрини Прекор, Лотта в предвкушении отправилась на остановку и с интересом оглядела людей, сидящих возле бетонной стены в ожидании автобуса. Все они уткнулись в телефоны. Зато погода хорошая! Тепло и приятно, пусть даже уже стемнело. Да и темнота была не очень густой, а напоминала, скорее, мягкий кокон, и автобус в этом коконе тоже двигался будто бы бесшумно, хотя на самом деле ужасно скрежетал.
Протягивая водителю деньги, Лотта попыталась взглянуть ему в глаза, но не вышло, однако, устало опустившись на заднее сиденье, Лотта посмотрела в окно, и тени, проплывавшие за окном, показались ей на удивление увлекательными, хотя остальные пассажиры были даже интереснее. У большинства сидящих она видела лишь затылки, зато входящим она старалась смотреть в глаза. Это было непросто, потому что большинство из них отводили взгляд, некоторые даже будто бы пугались, и тогда Лотта тоже из вежливости отворачивалась. Не каждому хочется, чтобы на него глазели.
Она двигалась вперед. Представила, что она и все остальные, кого она встречает по дороге, приглашены на праздник. Девушка, работающая в кофейне за автобусной остановкой, где Лотта теперь пьет по утрам кофе; водитель автобуса, уже узнающий Лотту и помнящий, на какой остановке ей выходить, так что если она вдруг была слишком занята собственными мыслями, он кричал: «Элиникон!»; пожилая женщина в магазинчике, где Лотта покупает продукты.
Сегодня Лотта здоровалась с ними так, словно она – хозяйка праздника, а они гости; в другой раз она представляла себя гостьей, благодарной за приглашение. И она замечала, что все отвечают на ее приветствие по-разному, в зависимости от того, видит она себя хозяйкой или гостьей, но в первую очередь у нее складывалось впечатление, будто ее непредсказуемость им неприятна, да и ей самой она радости не доставляла. Это всего лишь способы. Если она и впрямь хочет продвинуться дальше, ей, очевидно, придется завязать разговор с каждым из них, а языка она не знает. «К счастью», – добавила она про себя.
С обувью ей было проще, чем с людьми. Мир на стадионе был устроен несложно. Работа была ясной и ощутимой – обувь Лотта могла пощупать. На стадионе она и сама уподобилась стадиону – закрытая, но вполне пригодная для использования. Обувь молчала и терпела, была ручной и достойной доверия и даже слегка не похожа на обувь. В этом простом мире шли часы, шли дни, недели и месяцы, снаружи стояла невыносимая жара, однако Лотта сортировала обувь внутри. Люди приезжали и уезжали, и однажды поздним вечером Эйрини Прекор повалилась на пол и умерла от инфаркта посреди сваленной в кучи обуви. Ее положили на носилки и увезли в больницу, и Лотта так и не успела узнать, как Эйрини Прекор относилась к людям.
В тот день Лотта почувствовала себя очень одиноко. Новенькие добровольцы разъехались в пять вечера, а сама она не могла заставить себя покинуть склад и раскладывала обувь по коробкам сначала до шести, потом до семи, а потом и дольше. Она решила вообще не возвращаться сегодня в маленькую съемную квартирку, а заночевать прямо на стадионе.
Лотта расчистила себе место среди обуви, погасила свет и улеглась. И в этот самый момент кое-что заметила. Дверь слегка приоткрылась, и в проеме Лотта увидела Эйрини Прекор, совсем как живую, только прозрачную. Она помахала Лотте рукой, в которой держала туфельку. Это была поношенная розовая девчачья туфелька, похожая на ту, что по-прежнему стояла на арматурном пруте, торчащем из бетонной стены. Потом Эйрини Прекор бросила туфельку Лотте, а Лотта встала, зажгла свет, подняла туфельку и, подойдя к стене, сняла с прута парную туфлю, после чего натянула на туфли резинку и положила туфельки в коробку «Девочки, лето, 34». Затем она отыскала в куче непарной обуви хорошо сохранившийся красный полусапожок, поставила его на место туфельки, погасила свет и снова легла.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Песня учителя - Вигдис Йорт», после закрытия браузера.