Читать книгу "1913. Что я на самом деле хотел сказать - Флориан Иллиес"

И покупала на память легендарные открытки художника Фидуса с изображением «Молитвы солнцу». Совершенно обнаженный юноша получает свыше, от света, наставления относительно своей жизни на бренной земле. Фидус был главной звездой «лебенсреформ», он был тесно связан с Монте-Верита и другими движениями вроде теософского общества Рудольфа Штайнера и новаторских практик Жак-Далькроза из Дрездена. Все хотели свободной жизни, красоты, избавления от стесняющих одежд, приобщения к восточной мудрости, обновления жилищ и душ, побольше секса – и побольше овощей на столе. Фидус пытался с окраины Берлина просвещать весь мир и создал для этого «Союз Святого Георгия», а после праздника на Высоком Майснере его картины стали легендарными, потому что на открытках с «Молитвой солнцу» он снизу добавил надпись: «Слет свободной немецкой молодежи 1913». А памятное издание, посвященное фестивалю, он украсил другими своими картинами и посвятил их силе следующие слова: «Юные друзья! Вы сохранили немецкий дух верности, немецкое трудолюбие и простоту, вы хотите вернуться к тому, о чем так долго забывала немецкая душа, к красоте своеобразия и подлинности, к красоте тела». А далее, после перечисления всех радостей, которые может доставить красивое тело, Фидус пишет: «Стремитесь же к красоте и к любви, к чистому и здоровому телу – и к вам сами придут и сила, и добро, и справедливость, и любовь, и подлинность, то есть все наши немецкие добродетели». Тут альтернативное движение вдруг как-то удивительно тесно переплетается с немецкими добродетелями.

Мата Хари продолжает постепенно внедрять нудизм в Париже. Раз уж немецкий кронпринц отказался от ее приватного выступления, она снова взялась за Францию. Она продолжала идти по жизни танцуя, в одном только поясе и нагрудных «доспехах», но на парижские сцены ее больше не приглашали. После того, как моду начал диктовать «Русский балет», Мата Хари немного выпала из времени. Деньги на роскошный образ жизни ей были по-прежнему нужны, а шпионаж как профессию она для себя еще не открыла, поэтому осенью 1913 года Мата Хари предложила свои услуги одному maison de rendez-vous на улице Лорда Байрона, 14, и еще одному там же, за углом, на улице Галилея, 5 – по 1000 франков за ночь. В саду своего загородного дома в Нёйи она пытается поддерживать прежний лоск. Между кронами деревьев виднеются Триумфальная арка и стройный силуэт Эйфелевой башни. А здесь, в тени платанов ее сада, она этой осенью танцует для фотографа «Татлера» свой знаменитый яванский танец с вуалью. Потом под фотографией было написано: «Ее танцы напоминали религиозные ритуалы, они говорили о любви, о страсти и были превосходно исполнены». Ах, если бы это мог видеть немецкий кронпринц.

Шестнадцатилетняя полячка Аполония Халупец, актриса с глубокими темными глазами, которая благоразумно взяла себе псевдоним Пола Негри, празднует свой первый успех в Варшаве, в драме Герхарта Гауптмана «Вознесение Ганнеле». Она появилась как будто ниоткуда, и довольно скоро Макс Рейнхардт пригласил ее в Берлин. Оттуда продолжилось ее восхождение к вершинам. В мире появилась новая femme fatale. И даже немецкий кронпринц усаживается в свою ложу, когда она играет Гауптмана. Только знала бы Мата Хари!

Романовы по случаю трехсотлетия своего правления помиловали Максима Горького, и тот в октябре 1913 года возвращается с Капри в матушку-Россию. Там он сразу же начинает протестовать против постановки в Московском художественном театре «Бесов» Достоевского, поскольку эта пьеса придает «смертельно опасную убедительность болезненным идеям Достоевского о страдании и смирении»[28]. Горький говорит, что для него невыносимы эти мучающиеся и страдающие русские люди из романа. России, по его мнению, необходимо оздоровиться: «Хватит любить страдания, надо научиться ненавидеть их». Это говорит человек, который на Капри уже научился любить жизнь.

Восемнадцатого октября в Лейпциге происходит торжественное открытие памятника Битве народов. В то время, как повсюду открывают новые станции метрополитена, когда футуристы уже стали историей, из Петербурга можно долететь до Берлина за семь часов, а Генри Форд запускает в Детройте первый конвейер по сборке автомобилей, в то время как новые времена всё быстрее набирают ход, в Лейпциге пытаются черпать силы в воспоминаниях о победе над Наполеоном в битве, состоявшейся сто лет назад. Бред какой-то. Но если немцы взялись что-то праздновать, то всё будет серьезно: «Все немецкие народности отправят гонцов, чтобы передать императору приветствия от народа в виде дубовых ветвей, что будут срезаны в исторических местах и эстафетой пронесены бегунами по городам и весям Германии к подножию памятника». Так и сделали – под четким командованием Германского физкультурного союза ранним утром 17 октября повсюду в обширном Германском рейхе юные спортсмены срезали дубовые веточки: на могиле Бисмарка во Фридрихсру, у родного дома «отца гимнастики» Ф. Л. Яна, на заводе дирижаблей во Фридрихсхафене. 37 835 спортсменов пробежали до 18 октября в общей сложности 7319 километров, чтобы принести императору дубовые ветви.

Тот принял ветви и благосклонно кивнул.

В эти дни десятки тысяч человек, некоторые даже без дубовой ветки в зубах, стекались на торжество в Лейпциг со всех концов страны. На Франкфуртском лугу в Лейпциге народные массы завлекал цирк «Барум», предлагавший посмотреть на выступление десяти диких львов. После вечернего представления 19 октября животных поместили в запряженный лошадьми фургон, за которым следовал фургон с медведями – ночью животных должны были отправить с Прусского товарного вокзала в Лейпциге к следующему месту выступлений цирка. На город опустился туман. Оба кучера решили сделать остановку и зашли в пивную «Граупетер» на Берлинерштрассе, чтобы выпить по пиву перед отправкой животных. Пока они преспокойно сдували пену со своего пива, лошади медвежьего фургона чего-то испугались и проломили оглоблей заднюю стенку фургона со львами, и из отверстия показалась фыркающая львиная морда, потом запаниковали лошади львиного фургона, они повезли фургон вперед по улице, и там в него врезался трамвай. Восемь диких львов выпрыгнули на свободу. Крики пешеходов, ужас в глазах, хаос на дороге; оказавшийся поблизости полицейский сразу открыл огонь и попросил подкрепления из восьмого полицейского участка. Так началась легендарная лейпцигская львиная охота – спустя сто лет после легендарной Битвы народов. Довольно скоро пять мертвых хищников лежали на Берлинерштрассе. В льва по кличке Абдул, любимца директора цирка, кинули камнем, и он набросился на прохожего – в результате его изрешетили сто шестьдесят пять пуль лейпцигских полицейских. И вот на Берлинерштрассе лежали уже шесть мертвых хищников. Седьмого так впечатлила казнь Абдула, что он апатично позволил запереть себя в клетке.

Не хватало только Полли, которая всегда была самой своенравной львицей в стае, и еще одного ее товарища. Директор цирка Артур Крейзер и