Читать книгу "1913. Что я на самом деле хотел сказать - Флориан Иллиес"

Флориан Иллиес

1913. Что я на самом деле хотел сказать

Florian Illies

1913. Was ich unbedingt noch erzählen wollte

© S. Fischer Verlag GmbH, Frankfurt am Main, 2018

© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2020

© Фонд развития и поддержки искусства «АЙРИС»/IRIS Foundation, 2020

* * *

Зима 1913 года

Максим Горький на Капри обгорает на солнце. Пантера Петер охотится на тигра Теобальда. Герман Гессе горюет без зубного врача, а Пуччини не желает участвовать в дуэли. На небе появляется новая комета, а Распутин сводит с ума русских женщин. Марсель Пруст никак не может найти издателя для своей книги «В поисках утраченного времени». Доктор медицинских наук Артур Шницлер занимается своим самым сложным пациентом – современностью. Огнеглотатель из Панкова (Берлин) становится королем Албании. Всего на пять дней. Но всё-таки королем.

Генрих Кюн. Четверо детей Кюна, 1912/13 (Австрийская национальная библиотека, Венский фотоархив)

Январь

Этой новогодней ночью, между 31 декабря 1912 года и 1 января 1913-го, началась наша эпоха. Погода была не по-зимнему теплой. Это мы знаем. Но пока только это и ничего больше. Добро пожаловать.

Тот вечер 31 декабря в Кёльне затянулся, а на улице моросит дождь. Рудольф Штайнер вошел в раж, он выступает в Кёльне уже четыре вечера подряд, восхищенные слушатели ловят каждое его слово, вот он берется за чашку с жасминовым чаем и делает глоток, и в этот момент колокол бьет двенадцать раз, и с улицы доносятся ликующие крики; Рудольф Штайнер продолжает свое выступление и объявляет, что только йога способна утихомирить взбудораженную Германию. «С помощью йоги душа освобождается от внешней оболочки, она преодолевает эту оболочку». В общем, идите и облачитесь в молчание. С Новым годом.

Пикассо и его собака смотрят друг на друга: Эрика, странная помесь бретонского спаниеля и немецкой овчарки, не любит, когда он собирает чемодан, она визжит и напрашивается в спутники. Неважно куда. Поэтому Пикассо хватает ее за поводок, зовет Еву, свою новую возлюбленную, и они втроем отправляются в Париж, чтобы пересесть там на поезд до Барселоны. Пикассо хочет представить новую любовь своему старому отцу (не пройдет и года, как и отца, и собаки, и Евы уже не будет в живых, но сейчас не об этом).

Герман Гессе и его жена Миа хотят попытаться еще раз. Они сдали теще писателя своих детей Бруно, Хайнера и Мартина и уехали в Гриндельвальд, место в горах, недалеко от их нового дома под Берном, в маленькую гостиницу «Zur Post», которая в это время года уже в три часа пополудни скрывается в тени могучего северного склона горы Эйгер. Тут, в тени, Гессе с женой надеются найти свет своей любви. Они потеряли ее, как другие теряют трость или шляпу. Но моросит дождь. Не пылит дорога, не дрожат листы, подождите немного, – говорит хозяин гостиницы, – скоро дождь станет снегом.

Станислав Виткаций фотографирует удивительно красивую Ядвигу Янчевскую. Но она уже обзавелась револьвером

Они берут напрокат лыжи. Но по-прежнему моросит дождь. Новогодний вечер в гостинице получается долгим, мучительным и молчаливым, только вино оказалось хорошим, и на том спасибо. И вот, наконец, двенадцать часов. Они устало чокаются. Уходят в свой номер. Когда наутро они раздвигают тяжелые гардины и выглядывают наружу, за окном по-прежнему идет дождь. И после завтрака Герман Гессе сдает обратно так и не пригодившиеся лыжи.

В это же время Рильке пишет из Ронды поистине трогательные слова всё еще бодрому Родену.

Гуго фон Гофмансталь 31 декабря в скверном настроении гуляет по улицам Вены. Последние шаги по старому году. Иней укутал ветви деревьев вдоль аллеи, и на швах между кирпичами стен тоже виднеются белые кристаллы. Темный холод медленно опускается на город. Вернувшись в свою квартиру, он протирает запотевшие очки платком с изящной витиеватой монограммой. Проводит всё еще холодной рукой по комоду, на который обычно кладет ключ. Наследство. Затем трогает великолепное зеркало, висевшее когда-то в доме предков. Садится за роскошный письменный стол ручной работы и пишет: «Иногда мне кажется, что нам, поздним детям, отцы и деды оставили в наследство только две вещи: красивую мебель и оголенные нервы. Нам не досталось ничего, кроме зябкой жизни и пустой, унылой действительности. Мы смотрим на нашу жизнь со стороны; мы торопимся опустошить бокал, но всё равно мучаемся жаждой». Потом он зовет слугу. Просит принести первую рюмку коньяку. Впрочем, он давно понял, что и это не спасает от меланхолии, которая лежит на его усталых веках. От нее никуда не деться: Гофмансталь видит гибель там, где другие лишь предчувствуют ее, он знает конец, который для других пока только игра. И вот он пишет своему другу Эберхарду фон Боденхаузену, благодарит за привет из «огромной, неспокойной, хмурой и замученной Германии», а потом признается: «Я так странно себя ощущаю все эти дни, в этой растерянной, немного испуганной Австрии, в этой падчерице истории, так странно, одиноко, хлопотно». Иными словами, никто его тут не слушает.

Гофмансталь стал легендой еще в юности, Европа млела от его стихов; Штефан Георге, Георг Брандес, Рудольф Борхардт, Артур Шницлер – всех очаровал этот гений. Но Гуго фон Гофмансталю было нелегко нести ношу ранней зрелости, он почти перестал публиковаться, а теперь, в 1913 году, его почти забыли, он оказался реликтом старых времен, «прежнего мира», он пропал вместе с тем обществом, в котором был вундеркиндом. Он оказался последним писателем старой Австрии, той Вены, где в январе 1913 года пошел уже немыслимый шестьдесят пятый год правления императора Франца Иосифа I. Он был коронован еще в 1848 году и носит корону до сих пор, будто в этом нет абсолютно ничего особенного. Но именно при этом увядающем правителе, пришедшем из глубин XIX века, власть в Вене захватил модернизм. Вождями революции были Роберт Музиль, Людвиг Витгенштейн, Зигмунд Фрейд, Стефан Цвейг, Арнольд Шёнберг, Альбан Берг, Эгон Шиле, Оскар Кокошка и Георг Тракль. Те люди, что перевернули мир своими словами, звуками и картинами.

Вот массажистка, наконец, ушла, и Гедвиг Прингсгейм, великосветская теща Томаса Манна, отправляется со своей виллы на Аркисштрассе, 12 в Мюнхене на новогодний ужин «У Томми» (это не ресторан в Нью-Йорке, это она так патриархально называет семью