Читать книгу "Записки карманника - Заур Зугумов"

Но Муссолини смерть Сталина принесла лишь удачу. Быть может, одной из самых замечательных черт его интеллекта была способность к очень быстрой, почти мгновенной реакцией на внешние события. Воспользовавшись благоприятным моментом, когда легавым было не до него, он провернул одно дельце, которое впоследствии оправдало все его усилия.

За несколько месяцев до этих событий пришел на Колыму большой этап из Москвы. Как водится, пара десятков человек по дороге умерли, не выдержав испытаний, а те, которые выдержали дорогу, впоследствии завидовали мёртвым. В то время для того, чтобы здоровый молодой человек, начав свою лагерную карьеру в забое на зимнем воздухе, превратился в доходягу, требовалось от двадцати до тридцати дней. При шестнадцатичасовом рабочем дне, без выходных, при систематическом голоде, рваной одежде и ночевках в пятидесятиградусный мороз, в дырявой брезентовой палатке, побоях десятников, старост и конвоя, а порой и меньше того. Находясь среди всего этого кошмара, поневоле и сам становишься жёстким. Вся низость, которая прячется в глубинах человеческой души, всплывает на поверхность у тех, кто недостаточно силён духом, чтобы перенести все невзгоды, связанные с заключением.

Был среди того этапа один пожилой интеллигент – седой и высокий врач, родом из Ленинграда. Я уже говорил, что на Колыме интеллигентов, мягко говоря, не любили. Не обошла стороной эта ненависть питерского доктора и лежать бы ему через месячишко-другой на погосте, в братской безымянной могиле, если бы не вмешательство в его жизнь Муссолини. Разговорившись как-то ночью с Савелием Игнатьевичем – так звали врача, – Дуче понял, какую выгоду можно в будущем извлечь из этого знакомства. Дело в том, что Савелий Игнатьевич был не просто психиатром, а профессором и одним из ведущих в этой области специалистов в стране. Но кому нужен был психиатр, хоть и профессор, на прииске, где он даже не пахал, а, скорее, доживал последние дни?

Страх бывает присущ даже людям исключительно мужественным и гениальным. Мозг, подгоняемый страхом, работает с удвоенной силой. Ходить в забой было далеко – два-три километра в один конец. Той зимой нередки были снежные заносы и после каждой метели прииск приходилось буквально откапывать. Тысячи людей с лопатами выходили чистить дорогу, чтобы дать проход автомашинам. Всех, кто работал на расчистке пути, окружали сменным конвоем с собаками и целыми сутками держали на работе, не разрешая ни погреться, ни поесть в тепле. На лошадях привозили примороженные пайки хлеба, иногда, если работа затягивалась, консервы – по одной банке на двух человек. На тех же лошадях отвозили назад в лагерь больных и ослабевших вконец.

Савелий Игнатьевич обморозил ноги и заработал пеллагру в придачу. Таким вот образом он и встретился с Дуче. Откормив доходягу доктора и приведя его в человеческий вид, он устроил его в санчасть при лагере для начала лепилой, уверенный в том, что умный и образованный врач проявит себя в дальнейшем. А о том, чтобы того заметили и дали работать по специальности, он позаботился сам.

Врач на Колыме мог почти всё: освободить человека от работы, положить в больницу, определить в оздоровительный пункт, увеличить паёк. В трудовом лагере врач определял «трудовую категорию» – степень способности к труду, по которой рассчитывалась норма выработки. Врач даже мог представить к освобождению по инвалидности, по знаменитой тогда 458-й статье. Разумеется, эти права были предоставлены только вольнонаемным врачам, но Дуче это обстоятельство совершенно не смущало. Он задумал нечто такое, что требовало времени, терпения и выдержки. Прежде чем замутить эту варганку, Дуче составил устный договор, что-то вроде рыцарского обета чести, которому оба они должны были следовать неукоснительно.

В связи со смертью Сталина во всем ГУЛАГе начались нешуточные волнения. Одно из них – амнистия, которую провел Берия. К осужденным по пятьдесят восьмой статье она не применялась, но всё же какие-то поблажки в связи с переменой власти на первых порах на Колыме чувствовались. Срок у Савелия Игнатьевича был небольшой – всего три года. Те, кто судил его и отправлял на Дальстрой с таким маленьким сроком, очевидно, были уверены в том, что оттуда он уже живым не воротится. Ан нет, просчитались! Человек предполагает, а Бог располагает. Проработав в лагерной санчасти около полугода, Савелий Игнатьевич, как и предполагал Дуче, зарекомендовал себя с самой, что ни на есть, положительной стороны (конечно же, не без помощи своего покровителя) так, что на следующий год он работал уже в огромной областной больнице в посёлке Дебин, что на левом берегу Колымы. Как раз по окончании сезона добычи золота в сентябре 1954 года его представили к досрочному освобождению, но с условием, что он какое-то время проработает еще врачом в этом управлении.

15

Зима того фартового для Муссолини 1955 года выдалась на Колыме злой и холодной. Каждый день во двор лагерной санчасти заезжали подводы с арестантами, у которых были отморожены ноги, руки, носы.

Мертвых оставляли на месте, рядом с прииском, с ними некогда было возиться. Тех же, кому оставалось жить считанные дни, перевозили из лагерной санчасти в больницу посёлка Дебин. Здесь комиссия из нескольких врачей их обследовала, подписывала «актировку» и первым же транспортом отправляла сначала на Магадан, а оттуда пароходом на Большую землю.

Среди актированных, ожидавших этапа, был и герой нашего рассказа – Мишаня Муссолини. Престарелый интеллигент сдержал данное однажды слово и сделал всё для того, чтобы Дуче оказался в этом списке. Правда, немалую роль в разыгранном, как по нотам спектакле, сыграло военное детство уркагана, точнее, раны и увечья, полученные после той роковой бомбежки, когда погибла его семья.

За несколько месяцев до предстоящей «премьеры» профессор научил Дуче, как должен вести себя шизофреник, одержимый манией преследования и слышащий «голоса». Ученик, надо отдать ему должное, оправдал надежды учителя. Кстати, это был лишь второй случай в истории управления, когда актировали с таким диагнозом. Первым прошёл через это сито какой-то знаменитый конструктор из Москвы. Для определения его заболевания из центра прибыл целый консилиум врачей. Его признали невменяемым и отправили на принудительное лечение в Казань. Эту психиатрическую лечебницу арестанты называли «вечной койкой»: там до конца дней своих содержались неугодные режиму люди.

Надо ли говорить, что предстоявший вояж на Большую землю имел для Дуче большое значение. Отсидев семь долгих лет на Колыме, в постоянном ожидании и вечной напряжёнке, все время отстаивая свое место под солнцем, он прекрасно понимал, что оставшиеся три года будут самыми тяжелыми в его жизни, если он вообще сможет когда-нибудь освободиться из этого, Богом проклятого, места. Теперь же судьба давала ему реальный шанс сделать ноги.

Главным препятствием для арестанта, задумавшего совершить побег с Колымы, была сама Колыма. Из этого следовало, что, вырвавшись с её территории в психологическом плане, беглец был настроен гораздо оптимистичнее, чем те из его собратьев по несчастью, которые бежали откуда-нибудь из Архангельской области или, например, из Коми АССР.