Читать книгу "Дела любви. Том II - Серен Кьеркегор"

оно протекает так медленно, и, значит, длительный период времени. Продолжительность, длительность времени – это безусловно, крайняя необходимость, заставляющая большинство людей ликвидировать свои имения. В мире коммерции чаще бывает так, что дом рушится из-за того, что внезапно он изнашивается, но в духовном мире – столь многих уничтожает длительное время. У людей хватает духовных сил только на мгновение, но на длительное время они становятся непригодными. Но любовь пребывает. О, как хорошо поэты и писатели умеют описывать изменчивость всего, показывать власть времени над всем существующим во времени, над самыми великими, самыми могущественными, самыми славными достижениями, над чудесами света, которые со временем превратились в почти неузнаваемые развалины, над самыми бессмертными именами, которые со временем превратились в туманные легенды.

   Но не может ли с любовью, пока она пребывает, что-то случиться, что она, несмотря на то, что пребывает, изменяется во времени, и это не её вина, а её беда? Тогда отношения будут такими: любовь пребывает, никакие обстоятельства не изменяют её и не заставляют отказаться от неё, но тем не менее она изменяется в то, что мы называем дряхлостью и это несмотря на то, что об этой самой любви можно сказать, что она никогда не переставала.

   Поговорим немного о том, что так волнует людей, о земной любви, или о той девушке, которая, по словам поэта, каждый вечер «на закате дня» сидит у окна и ожидает своего возлюбленного, увы, а «время приходит и время уходит». Теперь это в далёком прошлом, потому что было, как говорит поэт, «в давно минувшие времена». В ожидании девушка не заметила, что «время пришло и время ушло» – зато время заметило её. Мы или говорим, что «время проходит», о, оно проходит так быстро для счастливых, но так неописуемо медленно для скорбящих! Или мы говорим, что «время приходит», о, оно приходит так медленно для тех, кто надеется, и слишком быстро для тех, кто боится! Но здесь поэт говорит, и так прекрасно, что время приходит, и время уходит, ибо он желает описать ожидающего, и для такогог человека оно не просто уходит и не просто приходит, оно приходит и уходит. Из сочувствия к ожидающей девушке время как бы взяло на себя обязанность сделать то, что должен был сделать неверный любящий. И когда наступало время, когда «он» должен был прийти, тогда время пришло, а «он» не пришёл, так снова шло время, пока не пришло время прийти «ему», тому, который так и не пришёл. Так, приходя и уходя, время утешало ожидающую девушку, пока она, убаюканная этим движением, не успокоилась в ожидании. Чудесно! Казалось бы, ожидание – это то, что больше всего не даёт человеку уснуть, а между тем ожидание, когда предаёшься ему, так успокаивает. И всё же это не так уж и чудесно. Ибо если бы вы легли спать, а потом вдруг, пока вы спали, мощный фонтан начал бы свою чрезвычайно бурное дело, вы бы проснулись от испуга. Но если бы вы прилегли отдохнуть у фонтана, вы бы никогда не спали более крепко, более сладко, более освежающе, более восхитительно, чем под журчание этого фонтана.

   Итак, время приходило и время уходило, девушка, конечно, не отказалась от своей любви, но всё же она угасла, ибо исчезло не время, нет, оно пришло и ушло, но девушка угасла. Слава этой верной душе! И она достойна чести, величайшей человеческой чести: поэт воспевает её, не так, как поэт-ремесленник делает это за деньги, и не потому, что девушка могла быть знатного происхождения, и не потому, что поэт мог её знать. Нет, имя её неизвестно, известна лишь её прекрасная преданность, вдохновившая истинного поэта. Давайте никогда не будем забывать, что так оставаться верным своей любви – это благородный женский поступок, великое и славное деяние. Пока есть на свете хоть один поэт, её будут высоко почитать в мире, несмотря на все разговоры о суете семейной жизни, если же мир станет настолько убогим, что в нём не останется ни одного поэта, тогда человечество должно научиться отчаиваться в том, что нет поэта, и тогда снова появится поэт, который воздаст ей почести.

   Но она угасла – жертва любви. А между тем это как раз самое высшее, что можно сказать о любом человеке: он был принесён в жертву. Вопрос лишь в том, было ли то, ради чего он был принесён в жертву, высшим. Но в вечном понимании жертва есть и остаётся, пока мир остаётся миром, гораздо большим достижением, чем победа. Ибо мир воистину не настолько совершенен, поэтому победа в мире, именно благодаря её отождествлению с миром, имеет серьёзную примесь убожества мира. То есть, победа в мире – это как стать чем-то великим в мире, а стать чем-то великим в мире, как правило – сомнительное дело, ибо мир не настолько прекрасен, чтобы его суждение о величии имело большое значение – разве что в качестве невольныго сарказма.

   Итак, девушка стала жертвой любви. Увы, но земная любовь – это не любовь в высшем смысле и уж точно не высшая любовь, вот почему она угасла, любя в смерти, как и в жизни, но заметьте, земная любовь была ее высшим стремлением. И земная любовь – это желание всей её жизни, поэтому время имело над ней власть, поэтому она угасала в любви, покуда не угасла, тогда как она показала, что она имеет власть над временем, потому что она сама не отпала от своей любви.

   Но любовь пребывает – она никогда не перестаёт. Ибо в самой духовной любви есть источник, берущий начало в вечной жизни. И то, что этот любящий тоже с годами стареет и когда-то умирает, ничего не доказывает, ибо его любовь пребывает вечно молодой. В своей любви он не держится за временное существование, как это делает земная любовь, зависящая от временного существования, ибо для его любви вечность – истинное время года. Когда он умирает, он просто достигает цели, когда он умирает, оказывается, что он ждал не напрасно. Увы, когда умерла юная девушка, тогда мы просто говорим: «К сожалению, оказалось, что она ждала напрасно». Как может любовь, которая пребывает, дряхлеть? Как может обветшать бессмертие? Но что дает человеку бессмертие, как не любовь, которая пребывает? Ибо земная любовь – самое прекрасное из преходящих вещей временного существования, но в то же время самое хрупкое его изобретение. Поэтому здесь кроется более глубокое противоречие. У девушки не было вины – она