Читать книгу "Невероятная жизнь Анны Ахматовой. Мы и Анна Ахматова - Паоло Нори"

возвращается в отпуск, Петербург уже носит другое название, теперь это Петроград.

«Бург» – немецкий корень, Россия воюет с Германией, русские заменяют его на «град» (то есть город): Петроград.

Когда я поеду в Петербург (если мне когда-нибудь удастся туда выбраться), я полечу турецкими авиалиниями с пересадкой в Стамбуле. Прямые рейсы отменили.

Когда самолеты «Аэрофлота» еще совершали рейсы из Италии в Петербург, по прибытии из динамиков звучало: «Добро пожаловать в Санкт-Петербург, город-герой Ленинград».

Петроградом город назывался десять лет, после смерти Ленина в 1924 году он стал Ленинградом.

А во время Второй мировой войны Ленинград девятьсот дней находился в фашистской блокаде.

В те годы существовала сеть громкоговорителей (они отчасти сохранились), установленных в центре города и передававших музыку, а в случае необходимости – информацию.

Во время блокады Ленинграда из этих динамиков регулярно доносился звук метронома. Благодаря ему ленинградцы понимали, что город не сдается.

Золотое сердце города билось в груди Ленинграда. Впервые мне рассказали об этом в Музее Ахматовой на Фонтанке.

Осенью 1941 года Анна Ахматова незадолго до эвакуации выступила по радио: «Вся жизнь моя связана с Ленинградом – в Ленинграде я стала поэтом, Ленинград стал для моих стихов их дыханием… Я, как и все вы сейчас, живу одной непоколебимой верой в то, что Ленинград никогда не будет фашистским».

Музей Ахматовой на Фонтанке.

Интересно, увижу ли я его еще когда-нибудь?

Вы можете спросить: «Почему ты не уверен, что увидишь его?» Не знаю. Когда я собираюсь в Россию, всегда наступает такой момент, когда я уже точно понимаю, что еду, и это кажется мне невероятным.

Весь этот год кажется мне чем-то совершенно невероятным.

Наиневероятнейшим, если можно так выразиться.

И даже если нельзя, все равно скажу: наиневероятнейшим.

Между тем, пока я ждал визу, я прочитал, что в 1916 году у Гумилёва начался роман с красавицей Ларисой Рейснер, дальней родственницей полководца Кутузова, разбившего армию Наполеона, будущей революционеркой и одним из вероятных прототипов Лары в романе Пастернака «Доктор Живаго».

Она влюбилась в Гумилёва до беспамятства и, как пишет Черненькова, признавалась, что позволила ему «сделать с ней „всё“».

Позднее Рейснер расскажет, что Гумилёв предложил ей выйти за него замуж, но она сказала, что «любит Ахматову и очень не хочет сделать ей неприятное».

Гумилёв, по словам Рейснер, ответил: «К сожалению, я уже ничем не могу причинить Анне Андреевне неприятность».

После возвращения Гумилёва на фронт Рейснер встретилась с Ахматовой на представлении театра марионеток в петербургском кабаре «Привал комедиантов».

«После спектакля, – пишет Черненькова, – Ахматова попрощалась с ней. Лариса была тронута. Она со слезами на глазах подошла к ней и, путаясь, волнуясь, стала говорить, что никак не ожидала, что Анна Андреевна заметит ее, заговорит с ней. Это после того-то, что было у Ларисы с ее мужем. Девушка поразилась благородству Ахматовой, а та просто ничего не знала об их романе. Теперь поняла, что перед ней еще одна жертва «арабского» темперамента Гумилёва, которая считает себя его невестой». Знала бы она, сколько у него было невест.

12.10. Ей прекрасно удавалось

Когда в 1946 году Анну Ахматову исключили из Союза писателей, всех, кто с ней сталкивался, поражало ее самообладание. Царственное самообладание, как они говорили.

В этом есть доля правды: Ахматова могла вести себя как королева, безучастная к мирским делам, даже если они касались лично ее.

Однако тогда, в 1946 году, ее самообладание объяснялось проще: никто не сообщил ей об исключении из Союза писателей.

Она просто не знала.

Как и в случае с Рейснер.

Ей прекрасно удавалось оставаться в неведении.

13. Трудности понимания

13.1. Точка зрения

В тот период я не раз слышал, как комментаторы критически отзывались о людях, считавших, что проблему России и Украины сначала нужно изучить и разобраться в ней и только потом судить.

Борясь со своим невежеством в этом вопросе, я обнаружил одну вещь, которая показалась мне интересной. Джованни Савино, который еще несколько месяцев назад преподавал в Москве, в Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации, но уехал оттуда, когда обстановка накалилась, и стал приглашенным профессором Пармского университета, опубликовал в те дни статью, в которой напомнил, как Александр Солженицын, получивший в 1970 году Нобелевскую премию по литературе, через двадцать лет, в начале 1990-х, написал письмо украинскому диссиденту Святославу Караванскому. В этом письме, среди прочего, есть такие строки: «Сейчас, когда на Западной Украине валят памятники Ленину, – почему же западные украинцы страстнее всех хотят, чтобы Украина имела именно ленинские границы, дарованные ей батюшкой Лениным, когда он искал как-то ублаготворить ее за лишение независимости – и прирезал к ней от веку Украиной не бывшие Новороссию (Югороссию), Донбасс и значительные части Левобережья. И теперь украинские националисты броней стоят за эти „священные“ ленинские границы?» Затем Савино напоминает, что в 2006 году Солженицын осудил «в интервью еженедельнику „Московские новости“ цели НАТО на Украине и растущее притеснение русскоязычного населения в стране, утверждая, что Москва ни в коем случае не станет отказываться от них».

Вот такая точка зрения.

13.2. Одна сложность

«Войну и мир» Лев Толстой начал писать в 1863 году. Изначально он задумывал роман о Декабрьском восстании 1825 года. Постепенно замысел менялся, и начать действие романа Толстой решил с 1805 года. Он считал, что прошло слишком мало времени, чтобы браться за литературную разработку темы декабристов.

Таким людям, как я, авторам книг, которые в профессиональной среде именуются «литературными текстами», на мой взгляд, непозволительно комментировать то, что происходит сегодня на Украине, в России и на Донбассе.

Тем не менее никто не запрещает нам поразмышлять о том, что происходило, так сказать, «позавчера» – в условном 1805 году. Для нас, сегодняшних, 1805 год – это советский период.

Великому русскому писателю Сергею Довлатову, который родился в 1941 году в России, недалеко от Уфы, и умер в 1990 году в Нью-Йорке, так и не удалось издать в России ни одной книги. Эмигрировав в США, он публикует в «Нью-Йоркере» рассказ, прочитав который Курт Воннегут пишет ему письмо со словами «вы разбили мне сердце». Воннегут, американец, служивший своей стране во Вторую мировую войну, не смог опубликовать в «Нью-Йоркере» ни одного рассказа, а Довлатов, русский, приезжает в Америку и – бац! – его рассказ уже печатают в «Нью-Йоркере»!

Воннегут поздравил Довлатова с «прекрасным рассказом», а «Нью-Йоркер» – с публикацией текста, в котором в кои-то веки речь