Читать книгу "Странствие Бальдасара - Амин Маалуф"

— Но множество людей, как в Валахии, так и в Вене, до сих пор думают, что я и сейчас плету заговоры, и воображают, будто мои книги служат подрыву устоев. Тогда как только эти переплетенные в кожу создания день и ночь занимают мои мысли. Узнав о существовании редкой книги, я гонюсь за ней следом из одной страны в другую, в конце концов настигаю ее и покупаю, а когда она оказывается у меня, я запираюсь с ней наедине, чтобы выведать ее секреты и найти для нее достойное место в своем доме — вот единственные мои битвы, единственные мои победы, и нет для меня ничего более приятного, чем беседовать в этом кабинете со знатоками.

После столь обнадеживающего вступления я почувствовал себя в состоянии высказать в подобающих выражениях, что нас к нему привело.

— Я питаю ту же страсть к книгам, что и ваша милость, но менее достойную, так как то, что вы делаете из любви к ним, я делаю, исходя из моих торговых нужд. Чаще всего я ищу книгу, чтобы перепродать ее тому, кто мне ее заказал. И только моя поездка в Константинополь имела другой повод. Необычный повод, и я остерегаюсь открывать его тем, кто меня об этом спрашивает. Но с вами, удостоившим меня приемом, приличествующим скорее вашему положению, а никак не моему положению скромного купца, с вами, подлинным коллекционером и ценителем, я могу говорить без околичностей.

И я действительно заговорил так, как сначала и не собирался, без хитростей и лукавства: о пророчествах грядущего пришествия Зверя в 1666 году, о книге Мазандарани, об обстоятельствах, при которых подарил мне ее старый Идрис, как я уступил ее Мармонтелю и что случилось с шевалье в море.

При упоминании этого последнего воевода покивал головой, давая понять, что уже наслышан об этом. На остальное он не отреагировал, но, заговорив после меня, подтвердил, что знает о предсказаниях о наступающем годе, и вспомнил русскую книгу о вере, о которой сам я забыл, заботясь о лаконичности своего рассказа.

— У меня есть экземпляр этой книги, присланный патриархом Никоном, с которым я был когда-то знаком во времена моей юности в Нижнем Новгороде. Волнующее сочинение, уверяю вас. Что касается «Сотого Имени», мне, по правде говоря, продали одну копию, семь или восемь лет тому назад, но я не придал этому большого значения. Сам продавец сознался, что речь, вероятнее всего, идет о фальшивке. Я приобрел ее просто из любопытства, потому что это — одна из тех книг, о которых любят посудачить собирающиеся вместе коллекционеры. Вроде тех глупых побасенок, что рассказывают друг другу охотники во время пирушки. Я сохранил ее лишь для похвальбы, признаюсь, я так никогда и не пробовал проникнуть в ее смысл. Впрочем, слишком плохо понимая по-арабски, я был бы и не способен прочесть ее без помощи толмача.

— И вы расстались с ней? — спросил я, стараясь говорить твердым голосом и сдержать сердце, забившееся от волнения, от чего мой язык начал заплетаться.

— Нет, я никогда не расстаюсь со своими книгами. Эту я давно уже не видел, но она должна быть где-то здесь, может, на третьем этаже, вместе с другими арабскими сочинениями…

Мой мозг тотчас пронзила одна мысль. И только я повернулся, чтобы выразить ее подобающим образом, как племянник, пренебрегая моим запретом, опередил меня:

— Если хотите, я могу перевести эту книгу на итальянский или греческий.

Я бросил на него неодобрительный взгляд. Не то чтобы его предложение было нелепым, я сам собирался внушить воеводе что-нибудь в этом роде, но его вмешательство показалось мне грубым, что шло вразрез с тональностью нашего разговора. Я опасался, как бы хозяин не заупрямился, и заметил по его глазам, что он колеблется и еще не решил, как ответить. Я начал постукивать ногой. Я-то повел бы дело иначе.

Воевода одарил Бумеха снисходительной улыбкой.

— Благодарю за ваше предложение. Однако я знаком с одним греческим монахом, превосходно читающим по-арабски, у которого достанет терпения перевести эту книгу и переписать ее, уделяя внимание красивой каллиграфии. Это человек моего возраста; молодые слишком нетерпеливы для подобных работ. Но если вы оба пожелаете ознакомиться с этой книгой и переписать несколько строк из «Сотого Имени», я могу вам ее принести. При условии, что она не выйдет за стены этого кабинета.

— Мы будем вам очень признательны.

Он поднялся, вышел и запер за собой дверь.

— Ты бы лучше помолчал, как и обещал, — сказал я племяннику. — Как только ты открыл рот, он прервал разговор. И теперь позволил себе ставить нам условия…

— Но он сейчас принесет нам книгу, а это и требовалось. Ведь мы проделали наше путешествие только ради нее.

— А сколько у нас будет времени, чтобы ее прочитать?

— Мы сможем удостовериться, похожа ли она на ту, что была в нашем распоряжении. И потом, я прекрасно знаю, что надо искать в первую очередь.

Мы все еще спорили, как вдруг с улицы до нас донеслись какие-то призывы и шум бегущих людей. Бумех встал посмотреть, что случилось, но я грубо осадил его:

— Сядь на место! И помни, что ты в доме князя.

Крики отдалились от кабинета, но через минуту снова приблизились, сопровождаемые яростными ударами, от которых задрожали стены нашей комнаты. Не выдержав, я приоткрыл дверь и в свою очередь завопил в полный голос. Ковры и стены пылали, дом наполнялся густым дымом. Со всех сторон мужчины и женщины бежали с ведрами воды и кричали от ужаса. Покидая комнату, я обернулся к Бумеху, и обнаружил, что он все еще сидит на своем месте.

— Останемся здесь, — пренебрежительно бросил он мне, — мы же в доме князя.

Наглец! Я ударил его наотмашь, отвесив пощечину за то, что он мне сейчас сказал, и за все остальное, давно во мне копившееся. Дым, от которого мы начали кашлять, уже заволакивал комнату. Мы бросились к выходу, и нам трижды пришлось преодолевать огненную преграду.

Мы добрались до улицы, покрытые бесчисленными мелкими ожогами на лице и руках; жизнь была спасена; но не успели мы перевести дух, как к нам подступила еще более страшная опасность из-за недоразумения, едва не стоившего нам жизни.

В квартале уже столпились сотни людей, наблюдавших за пожаром, когда у входа появился первый стражник, открывавший нам ворота, теперь он указывал на нас рукой. Этим жестом он хотел дать понять хозяину или другому стражнику, что нас уже нет в доме и нам удалось спастись. Но зеваки рассудили иначе. Вообразив, что в нас причина бедствия и что стражник хотел указать на виновных, эти люди стали забрасывать нас камнями. Нам пришлось бежать, уворачиваясь от их «снарядов», что, казалось, лишь утвердило их во мнении, что мы и есть поджигатели, пытающиеся ускользнуть после совершенного преступления. Они кинулись в погоню, вооруженные палками, ножами и сапожными ножницами; не могло быть и речи о том, чтобы остановиться и постараться их образумить. Но чем быстрее мы бежали, тем больше казались испуганными, и тем более разъяренными становились наши преследователи. Теперь за нами гнался уже почти весь квартал. Далеко нам не уйти. Еще несколько шагов, и нас схватят. Мне уже казалось, я чувствую, как они дышат мне в затылок.