Читать книгу "Дикая жизнь - Фиона Вуд"

Настроение у всех тусовочное. Холли сразу же начинает рыскать в поисках дури, чтобы догнать остальных. Элайза переодевается в спортивный костюм и кроссовки в первую же минуту после прибытия, ей не терпится начать пробежку.

К сожалению, Бен (а говорил: «мое тело – храм») практически в том же состоянии, что и все остальные. Он томно поднимает руку, завидев меня, но мне что-то не хочется пополнять армию поклонниц, окружающих его.

«Плато» в названии этого места – просто-напросто заросшая травой поляна у реки.

Решаю поиграть в заботливую маму и ставлю палатку. У нас с Холли двухместная палатка, а Элайза взяла свою одноместную, потому что все время, пока мы в походе, она будет носиться по округе, как заведенная. Как и я, она решительно против любых наркотиков, и собирается рано ложиться и рано вставать. Она такая самодостаточная. Сегодня утром, пока мы дергали сорняки, я спросила, нравится ли ей кто-нибудь из мальчишек. Она ответила: «Мальчишки кретины. Я сначала дождусь, когда они станут мужчинами, а там будет видно».

Река в этом месте глубокая, медленная и темная. В воде купаются тени гор. Дальше вниз по течению русло становится каменистым и мелким, а речушка – стремительной и журчащей. Старые эвкалипты подступают к самому берегу. Возможно, всего лишь возможно, что в разгар лета, на десятый кряду день жары, в этой речке кому-нибудь и захочется искупаться. Даже тогда температура воды здесь будет примерно, как у подтаявшего кубика льда.

Гладкая галька всех оттенков серого, от почти белого до почти черного, а также желтого и розового цветов смотрится сквозь воду приглушенной радугой. Когда истертый камень превращается в чистый и крупный речной песок, оттенком он напоминает коричневый сахар. Если стоять на берегу и смотреть вниз, трудно различить, где именно начинается вода.

Футах в шестидесяти дальше по течению расплываются по воде тонкие и витые красные нитки. Кучка рыбьих потрохов, которые никто не удосужился убрать.

Беру лопатку и начинаю копать. Вижу, что ни у кого другого до этого не дойдут руки, а вся эта форелья требуха к утру наверняка протухнет и завоняет.

Появляется Холли с самым миниатюрным косяком, какой я когда-либо видела, ведет себя так, будто она уже обкурилась, и предлагает мне обслюнявленный окурок, который я не беру.

– Может, хотя бы денек отдохнешь и перестанешь быть паинькой? – спрашивает она, хотя на самом деле ее это ничуть не интересует.

– Просто считай, что я за рулем.

– А чего туда не идешь? – продолжает она, кивая в сторону Бена.

– Он, кажется, занят.

Вообще-то мне не по душе то, как Лора и Джорджи липнут к Бену, но это его дело, ему и решать.

– Вот и тебе не мешало бы подсуетиться, дорогуша.

– А это здесь вообще ни при чем, – говорю я. – Подражать им я не стану и тебе не советую.

– Да шучу я!

Во мне вскипает новая волна непрекращающегося возмущения. Рэп – как же я ненавижу этот сексистский язык, сексистские клипы, и, по-моему, Лупе с его Bitch Bad был наполовину прав.

Но Холли лишь тупо таращится на меня. Она не понимает, какое мне до этого дело; ей гораздо интереснее дружки Бена, Винсент и Хьюго, которые появляются неподалеку, как раз когда до меня доходит, что надо бы отойти подальше от воды. Края вырытой ямки оплывают.

– Это еще что такое? Неужто Сибилла, модель, жалуется на сексизм? – восклицает Хьюго. И оба гогочут. В их нынешнем состоянии рассмешить их – пара пустяков. Головы обоих повязаны кухонными полотенцами в голубую клетку. На долю секунды я поражаюсь тому, что им вообще известно слово «сексизм».

– Но… разррразилась тррррагедия, – подхватывает Винсент, глядя на рыбьи потроха. – Ее мозги вывалились в ухо!

Опять гогот. Наверное, в общении с такими парнями в эти странные дни я сдвинулась с мертвой точки. И я решаю воспользоваться случаем – вместо того чтобы прикидываться хорошей, не мешать им молоть чепуху, которую они считают смешной, и отвечать на нее только улыбкой в надежде, что она получится иронической.

– Болтать чушь – еще не значит быть прикольным.

– Болтаться на рекламном щите – еще не значит быть красоткой, – парирует Винсент.

Я замечаю стремительно промелькнувшее злорадство в глазах Холли.

– Ну ты даешь, – фыркает Хьюго. Кажется, он опасается, не переборщил ли его дружок.

– Ты же знаешь, я не выношу только одно: когда говорят, что я не прикольный, – оправдывается Винсент за грубость, которая вогнала меня в краску. Вот тебе и «сдвинулась с мертвой точки».

Холли делает выбор между жаждой популярности и женской солидарностью в пользу последней:

– Не бери в голову, Сиб.

И уходит вслед за парнями, а мы остаемся вдвоем: я и рыбьи потроха.

Костер гораздо больше, чем нам полагается разводить. Цель пребывания здесь – оставить как можно меньше «следов присутствия человека». А ребята истолковали ее слишком вольно: «человека» – читай «йети». От этого мне тревожно. Почему мне и больше никому? Холли права: слишком уж я паинька. Надо просто не брать в голову.

Здесь с нами Кевин Чынг. Его отец – знаменитый повар с телевидения, и парень тоже здорово готовит. Нам разрешено понемногу готовить еду у себя в корпусах, поэтому все мальчишки в нашем классе надеялись, что Кевина поселят с ними. Он обустроил яму с горячими углями и теперь колдует над филе форели. Пахнет лимонным сорго и имбирем.

После ужина все рассаживаются вокруг костра. Народ начинает выкрикивать личные номера, как на инструктаже по безопасности, и от этого всех пробивает на безудержный хохот.

Хочу спать. Я надеялась побыть хоть немного с Беном, но он по-прежнему окружен поклонницами, обкурен и не подает никаких признаков стремления спастись бегством. Я мерзну, и он либо принимает телепатический сигнал, либо, что более вероятно, замечает, что я сижу в обнимку со своими коленями. Размотав свой шарф, он накидывает его мне на шею под дружное и восхищенное «о-о-о!» всех, кто находится поблизости и видит этот шикарный жест.

Музыка врывается в ночь, разгоняя апатию. За последние недели мне так опротивело таскать на себе рюкзак, не говоря уже о лишнем грузе в нем, что я представить не могу, кому пришло в голову приволочь сюда колонки для айпода. Все вскакивают. В танцах вокруг костра есть что-то первобытное. Луна почти полная, костер яркий, и между холодом и жаром я, хоть и не притронулась к косячкам, вскоре срываюсь с цепи так же, как все остальные. Мы, похожие на фриз изломанных теней, разогреваемся и начинаем сбрасывать с себя лишнюю одежду, а между тем ритм не ослабевает и танец живет собственной жизнью. Я закрываю глаза, бесшабашная и счастливая.

Мы танцуем, пока не валимся с ног, Бен увлекает меня за собой, и мы падаем вместе у костра. Я привстаю, вижу со всех сторон обжимающиеся парочки и ложусь снова. А что такого?