Читать книгу "Часовщики. Вдохновляющая история о том, как редкая профессия и оптимизм помогли трем братьям выжить в концлагере - Скотт Ленга"

чинить часы».

«Да, господин, я починю их. Завтра принесу инструменты и начну работу». Я сказал ему, что починка займет около четырех месяцев. Соглашаясь, я не знал, смогу ли вообще на самом деле что‐то сделать. Но позже мне в голову пришла идея. Часы, что он мне дал, состояли из оригинального циферблата и пустого корпуса. Мне нужен был механизм, модуль, состоящий из всех движущихся деталей механических часов, подходящий под этот корпус.

На следующее утро я пришел к Корбинусу и сказал: «Вы велели мне явиться к вам с утра. Я часовщик, и я здесь». Он кивнул и спросил меня, со мной ли инструменты. Я отвечал утвердительно, и он провел меня в ту же самую комнату. Там были стол и стул, Корбинус включил свет. На улице было холодно, середина зимы, но здесь было тепло благодаря прекрасному камину, облицованному плиткой.

Я взглянул на камин, и немец сказал: «Здесь тебе всегда будет тепло». Затем он зачитал мне правила, которые я должен был соблюдать.

1. Не высовываться из окна, чтобы меня не увидели.

2. Не выходить из комнаты.

3. Он будет запирать меня утром, заходить ко мне днем, когда угодно, и выпускать к построению перед возвращением в лагерь.

Потом он резко сказал, стуча пальцем по столу в такт каждому слову: «Но эти часы должны быть отремонтированы». Так закончился наш разговор.

Я знал, что ему тоже приходилось соблюдать осторожность. Несмотря на то, что он был большой шишкой, ему тоже бы не поздоровилось, если бы высшее начальство узнало, что меня сняли со стройки ради того, чтобы чинить его личные часы.

После работы, за ужином в лагере, я рассказал братьям, что произошло. Они подбодрили меня, посоветовав браться за дело и ничего не бояться. Мейлех и Мойше обещали помочь мне раздобыть механизм. Несмотря на то, что часть багажа нам пришлось оставить в предыдущем лагере, у нас сохранились инструменты и детали, отданные отцом. Кроме того, мы забрали из дома старые часы, еще несколько достались мне здесь, в Волянуве. Вольнонаемные поляки, работавшие в лагере, приносили мне их в ремонт. Если часы остановились оттого, что загрязнились, я чистил их, если сломалась какая‐то деталь, я говорил, что починить часы невозможно, и нередко оставлял их на запчасти. Через несколько дней, когда я освоился настолько, что рискнул пронести в лагерь часы Корбинуса, мы смогли подобрать механизм, подходящий к корпусу. Это был волнительный момент: какое облегчение наступило! Ситуация оборачивалась в мою сторону.

Корбинус не отпускал меня на работы. Я больше не разгружал мешки с цементом. На своей новой работе я просто сидел, глядя по сторонам, целый день в уютной теплой комнате. Это была прекрасная жизнь. Я специально начал каждое утро вставать раньше и бриться, чтобы выглядеть прилично: я же работал в конторе. На тяжелых работах бриться ежедневно было необязательно.

Итак, я сидел там, возясь с одними-единственными часами, и как‐то между делом сказал Корбинусу, что у меня есть друг, прекрасный портной, который может сшить ему отличный костюм. У него нет швейной машинки, но, если Корбинус принесет ему материал, он сошьет все вручную. Я предложил привести его работать вместе с собой. Немец велел мне позвать портного и дал тому разрешение привести еще одного коллегу, его двоюродного брата.

Затем я поинтересовался у Корбинуса, можно ли мне привести сапожника, чинящего обувь. Он согласился. Так что теперь на него работали двое портных, один сапожник и я. Так мне удалось хотя бы временно уберечь жизни нескольких человек.

Но для Корбинуса я был важнее всех, потому что эти часы были ему дороже, чем все остальное. Может быть, ему также доставляла удовольствие эта игра в доверие, в которой я ставил на кон свою собственную судьбу. Он не верил, что я починю эти часы, но помнил назначенный мной срок и никогда не упускал возможности напомнить мне о нем. Наконец через три месяца я вручил ему часы в хорошем, рабочем состоянии.

Он не поверил своим глазам и произнес: «А ты мне нравишься». В его словах сквозило уважение. И он стал приносить мне часы своих знакомых. Я чинил и их.

Каждое утро я выходил на построение в лагере вместе со всеми остальными и шел на стройку, а затем мой патрон забирал меня и запирал в своей конторе на восемь-десять часов. Вечером он приходил открыть дверь, мы вчетвером выходили и вместе с бригадой возвращались в лагерь.

Корбинус не платил мне. Иногда он давал мне хлеба или что‐нибудь еще съестное. Но это было не главное. Я имел возможность сидеть там, в помещении, сберегая силы. Это было важнее всего.

Позже он рассказал мне, что был в Париже, Берлине – во многих европейских городах. Никто не брался за починку этих часов, потому что это был пустой корпус.

Забавно, как иногда работают предчувствия. Однажды в воскресенье нас выстроили для «отбора», и я сказал братьям: «Если, не дай Бог, кого‐то из вас потащат на расстрел, тогда я выйду из строя и скажу, что я часовщик и вы тоже часовщики, и, может быть, это спасет нас».

Прямо перед началом страшной процедуры лагерфюрер Бартман, убийца, достал бумажку, заглянул в нее и объявил в рупор: «Часовщик, работающий на фирму Heiger Heine, шаг вперед».

Услышав это, я обмер. Каким‐то образом он узнал, что я чиню часы вместо настоящей работы. Я думал, меня расстреляют. Мойше и Мейлех были готовы выйти со мной, чтобы умереть всем вместе. Но я удержал их: «Подождите минуту. Не надо погибать из-за меня. Не двигайтесь. Давайте посмотрим, как обернется дело».

Я выступил вперед и подошел к Бартману. На его лице я не заметил обычно присущего ему зверского выражения. А дальше состоялся такой диалог:

Бартман: Ты ремонтируешь часы для герра Корбинуса из Heiger Heine?

Хиль: Да, господин.

Бартман: Больше ты не будешь чинить ему часы.

Хиль: Да, господин.

Бартман: Теперь ты будешь чинить часы для меня. Ты будешь сидеть в лагере и чинить часы, которые я принесу тебе. Мне нужно починить много часов.

Хиль: У меня будет много работы?

Бартман: Да.

Хиль: У меня двое братьев, они тоже часовщики. Можно они будут мне помогать?

Бартман: Да, вызови их.

И я вызвал Мейлеха и Мойше. Все произошло в одно мгновение. Бартман дал мне часы прямо на месте. Потом он позвал начальника