Читать книгу "Мало ли что говорят... - Татьяна Соломатина"

Нынешний State House начал функционировать в 1798 году. Он имел вполне европейский вид и больше напоминал особнячок внезапно разбогатевшего поволжского дворянчика. Если бы не купол, государственное знамя Соединённых Штатов Америки на флагштоке, красный кирпич и небоскрёбы в некотором отдалении. В Бостоне очень много этого пресловутого красного кирпича. Например, корпуса Гарварда напоминают здание Можайской общеобразовательной школы № 1. Особенно после того как в последней сменили ветхие окна на приличные стеклопакеты. (Памятник архитектуры, между прочим! Как у нас в Российской Федерации и положено памятникам архитектуры – в запущенном состоянии.)

И всё же главное административное здание штата Массачусетс вполне допускает непредвзятую возможность постирать на его ступенях грязные носки в тазике, ежели уж очень приспичит. Для сравнения: здание Музея изобразительных искусств имени Пушкина в Москве значительно помпезнее, не говоря уже о комплексе за стеной «из того же материала»[21]неподалёку. Какой там постирать. Там без тазика и с носками, где им положено быть, безо всяких усилий представишь себя несчастной белой мышью-сиротой.

Все прошли стандартную процедуру – рамка, турникет и, напоследок, толстый дядюшка-полисмен «околдовал» каждого «волшебной палкой-искалкой». Правда, документов у них при этом почему-то не спросили. Видимо, всё было заранее организовано.

К слову сказать, identity[22]у Сони в Штатах с маниакальным упорством требовали только при покупке сигарет и спиртного. А она при этом тешила своё самолюбие тем, что выглядит моложе двадцати одного года. Хотя всё дело было, конечно, в законопослушности американцев. Дома Соня часто наблюдала картину – пацанята десяти-двенадцати лет спокойно покупают сигареты, пиво или что покрепче в ларьках и даже супермаркетах. Зато кругом развешаны билборды социальной рекламы в духе: «Я не продаю спиртное несовершеннолетним». Глядя на них, в памяти почему-то навязчиво всплывал плакат периода post-«триумфального шествия советской власти», где – некая бородатая детина с окровавленной рукой и подпись: «Не режь молодняк!» Они там о другом, конечно, рисовали, но, согласитесь, было бы логичнее, чтобы наш отечественный «сенат», использовав все свои многочисленные «органы», озаботился бы этим бедствием, а не страстным органолептическим восприятием проблем чужих задниц, переименованием чего-то во что-либо ещё и прочими подобными «насущнейшими» проблемами.

Джим позвонил по местному телефону в холле – и спустя буквально пару минут вышел сенатор Джей (политкорректный проигрыш вместо полного имени).

Обычных американцев учат улыбаться по специальной методике на дому. А подготовкой сенаторов, по всей видимости, занимаются в Спецулыб Школах. У Джея было дружелюбное лицо с улыбкой до… таких больших и плотных образований, приделанных к голове. Знаете, бывают такие противные, мягкие, поросшие мехом, лаптеообразные уши – не то что потрогать, взгляд-то бросить неприятно. А у сенатора всё было с точностью наоборот – две мраморные античные скульптурки, за которые аккуратно были заправлены тёмные вьющиеся волосы. Соня еле сдержалась, чтоб не потрогать. Ещё у него был очень высокий лоб. А посреди лица, с чрезмерно широкими скулами, воткнут маленький, неожиданно красивый и изящный женский носик.

Сенатор был совершенно – законченно – некрасив и настолько же привлекателен и ухожен. Если бы Соню попросили определить его национальную принадлежность – она бы билась над решением этой проблемы до конца дней.

– Ты как думаешь? – шепнула она Наташе.

– Хэ зэ! – поняв, откомментировала та. И продолжила уже достаточно громко: – Сама думаю… Тут среди белого населения: пятая часть – айришпоиды. Англо-итальянопитеков и франконеандертальцев примерно поровну… Португальцев и поляков процентов пять, евреев и русских – столько же, чёрных, жёлтых и прочих – процента четыре. Ну, и «несчастных» коренных индейцев – около двух… Однако слишком темноволос и смугл для ирландца, слишком уж огромные уши даже для француза, и нос у него, прямо скажем, не еврейский. А на индейца он похож, как ты на черепаху Тортиллу. Этот тип идентификации не поддаётся – у меня национальный тупик! – последнее она уже почти выкрикнула.

– Да тихо ты! – зашипела Соня на подругу.

Правда, надо отдать должное – этнический состав населения штата Наташа изложила чётко.

Джим представил всех своему другу. «Все» засияли в ответных улыбках, выученных на троечку: «Nice to meet you… Glad to see you…» И вдруг:

– Невъебенно счастливы!

Соня незаметно пнула хулиганку Наташу в бок. Забавно, но в общем потоке «пользовательской» национальной эйфории стандартных приветствий – проскочило! Даже всегда внимательный и отчасти владеющий русской идиоматикой Майкл не среагировал. До чего же доводят порой людей годы стандартизированно-моторных «медитаций». А сенатор! Это надо было видеть! В ответ на Наташино восклицание он оскалился в такой улыбке, что Соня как врач интуитивно приготовилась вправлять ему вывихнутую челюсть!

– Трансплантаты, – шепнула Наташа, намекая на establish сенаторовых зубов. – У меня у самой в пасти целый BMW! А они ещё и не всегда приживаются. Но бабки каждый раз берут!

Видимо, Наташин взгляд тоже оказался прикован к несоразмерно разъятому зеву сенатора Джея, откуда исходило сияние, как из дипломата, открытого Траволтой в одной из сцен тарантиновского «Pulp Fiction». Только, в отличие от Сони, она успевала всё это комментировать. Вслух, не снимая с лица маски соответствия. Будь Соня менее натренирована – уже давно корчилась бы от смеха на полу.

Не каждый день вот так запросто жмёшь руку сенаторам. Соня даже отечественного – как их там? – депутата в глаза ни разу. Не говоря уже о том, чтобы «иметь честь» и так далее. Даже в «инкубаторах», где они размножаются простым делением, никогда не бывала.

«Может – почкованием?.. Да ну их, в общем!»

А как сенатор был одет! На нём был тёмно-синий костюм, тютелька в тютельку под цвет интерьера залов заседаний (как позже выяснилось). Голубая рубашка в тон и умереннопёстрый галстук из коллекции «не придерёшься». Туфли – не просто элегантно дорогие и стилистически выдержанные, а прямо хоть сейчас на сцену Большого. Часы, очки – всё на месте, как влитое.

Видимо, только в телецентрах и в госучреждениях водятся такие гламурно-глянцевые типы, как Родриго или Джей. По-разному, конечно. Джей – более откровенно лощёный. Эдакое холёное воплощение государственной символики. И вьетнамского ветеранства в нём сейчас было столько же, сколько – в Соне от Штирлица. Время – оно и не такое лечит. А порой и вовсе стирает с наших лиц.

С Джимом они не только пожали друг другу руки, но и обнялись-поцеловались. Примерно так, как нынче принято показывать в дурацких российских фильмах про спецназ. Только менее демонстративно. Вероятно, суровые и трогательные мужские объятия – единственное, что списано сценаристами и режиссёрами фильмов подобной тематики «с натуры», в отличие от всего остального.