Читать книгу "Любовь - Карл Уве Кнаусгорд"

Хелена поставила коляску на тормоз, вытащила девочку и, пока та замерла на полу, сняла с нее шапку и расстегнула молнию на красном комбинезоне. Под ним на ней было синее платье, белые колготы и белые туфли.

Из спальни вышла Линда с сияющим лицом. Она поцеловала Хелену, а потом они долго обнимались, глядя глаза в глаза.

— Какая ты красавица! — сказала Хелена. — Как тебе удается? Помню, когда я была на девятом месяце…

— Просто старое платье для беременных, — ответила Линда.

— Тебе очень идет. Красавица!

Линда довольно улыбнулась, потянулась вперед и чмокнула Андерса.

— Шикарный стол! — прокомментировала Хелена, входя в гостиную. — Вау!

Не зная, куда себя деть, я пошел на кухню, якобы что-то проверить, но на самом деле переждать, пока все войдет в берега. Но тут же снова позвонили в дверь.

— Ну? — сказал Гейр, когда я открыл ее. — Успел все отмыть?

— А чего это вы сегодня? Мы же на понедельник договаривались. У нас народ собрался Новый год отмечать, так что вы прямо некстати, — ответил я. — Ну ничего, попробуем вас как-нибудь втиснуть…

— Привет, Карл Уве, — сказала Кристина, целуя меня. — Вы в порядке?

— Еще в каком, — сказал я и отошел от двери, чтобы они могли раздеться.

Тут и Линда вышла с ними поздороваться. Еще несколько поцелуев, еще снятые пальто и ботинки, наконец, все заходят в гостиную, где несколько минут дочка Хелены и Андерса, ползком изучающая местность, служит спасительным объектом всеобщего внимания, но потом ситуация приходит в норму.

— Я гляжу, вы рьяные хранители рождественских традиций, — сказал Андерс, кивая на елку в углу.

— Отдали за нее восемьсот крон, — сказал я. — Так что будет стоять, пока в ней жизнь теплится. Мы денег на ветер не бросаем.

Андерс заржал.

— Господин директор начал шутить!

— Да я не переставал. Просто вы, шведы, ни черта не понимаете из того, что я вам говорю!

— Ага. Сначала я вообще ни слова разобрать не мог.

— Так вы в этом году купили елочку для нуворишей? — спросил Гейр, пока Андерс тараторил на псевдонорвежском, как это всегда делают шведы: побольше kjempе[11], иногда gutt[12], который для шведского уха звучит комично, и все это с энергией и энтузиазмом и задирая интонацию в конце каждой фразы. Это, естественно, не имело ничего общего с моим диалектом, из-за чего они называли его нюнорском[13].

— Мы нечаянно, — сказал я и улыбнулся. — Такая огроменная елка ни к чему, признаю ошибку. Но когда мы ее покупали, она казалась гораздо меньше. Когда уж сюда притащили, поняли, до чего она здоровая. Признаюсь, у меня всегда были большие проблемы с определением размеров на глаз.

— Андерс, а ты знаешь, что такое kjempe? — спросила Линда.

Он покачал головой:

— Я знаю avis[14]. Gütt[15]. И vindu[16].

— Представь себе, это наше jätte. Кjempestor значит «очень большой».

Линда боится, что я мог обидеться? Или чего это она?

— Я только через полгода поняла, что это одно и то же слово, — продолжала она. — Наверняка есть куча слов, которые я считаю понятными, а на самом деле не понимаю. Я боюсь подумать, как я два года назад переводила Сетербаккена. Тогда я норвежского вообще не знала.

— А Гильда? — спросила Хелена.

— Нет, она знала меньше моего. Но я не так давно открыла книгу, первые страницы, вроде все нормально. Кроме одного слова. Я краской заливаюсь, когда думаю об этой ошибке. Я перевела stua, гостиная, как stuga[17]. Получилось, что он сидит в домике, а не в гостиной, как в тексте.

— А как будет stuga по-норвежски? — спросил Андерс.

— Нytte, — ответил я.

— А, hytte! Да, есть разница, — сказал он.

— Но никто нам на вид не поставил, — сказала Линда. Она смеялась.

— Кто хочет шампанского? — спросил я.

— Давай я принесу, — сказала Линда.

Принеся бутылку, она составила вместе пять бокалов и начала снимать металлическую сетку, слегка отвернувшись и прищурив глаза, словно бы ожидая, что пробка выстрелит в потолок. Но она ткнулась ей в руки с мокрым хлопком, и Линда занесла бутылку, из которой выпирало шампанское, над бокалами.

— Хай-класс, — сказал Андерс.

— Я когда-то давно работала в ресторане, — сказала Линда. — А вот с наливать у меня беда. Глазомера не хватает, и разлить вино по бокалам вечно превращалось в лотерею — то перелью, то недолью.

Она выпрямилась и стала передавать нам по одному еще пузырящиеся бокалы. Себе она налила безалкогольного.

— Скол[18]! И добро пожаловать!

Мы чокнулись. Когда шампанское было выпито, я пошел на кухню заняться омарами. Гейр пошел со мной и уселся на стул у кухонного стола.

— Омары, — начал он. — Поразительно, как ты мигом перестроился на шведскую жизнь. Я прихожу к тебе в Новый год, ты живешь тут всего два года и подаешь традиционную шведскую еду.

— Я не совсем один составлял меню, — ответил я.

— Да я знаю, — сказал он и улыбнулся. — А мы с Кристиной однажды устроили мексиканский Новый год. Я рассказывал?

— Рассказывал, — сказал я, разрезал омара пополам, выложил на блюдо и взялся за следующего.

Гейр заговорил о своем сценарии. Я слушал вполуха. «Да?» — вставлял я время от времени, показывая, что слушаю и слышу, хотя внимание мое было приковано к омарам. О сценарии он не мог говорить со всеми подряд, шанс представлялся ему только со мной наедине, сейчас или когда я пойду курить. Он написал первый вариант сценария, работал над ним полтора года, и я его прочел и написал свои замечания. Они были подробные, обширные, на девяносто страниц, и тон их, к несчастью, часто отдавал сарказмом. Я думал, что Гейр может стерпеть все, но это я плохо подумал, никто не в силах стерпеть все, особенно же трудно вынести сарказм, когда речь о твоей работе. Но я ничего не мог с собой поделать, у меня и с экспертными заключениями та же проблема, меня вечно тянет язвить. Проблема Гейрова сценария, которую он сам знал и признавал, была в чрезмерной отстраненности от действия и в недосказанности. Помочь тут мог только свежий сторонний взгляд. И вроде он его и получил, но ироничный, слишком саркастичный… Возможно, мной двигало неосознанное желание поквитаться с ним, а то он вечно «все сам знаю, пожалуйста».