Читать книгу "Флакон счастья. Книга ароматов. Часть вторая. Парфюмерные истории - Любовь Деточкина"

Обнаженная Хельга лежала на диване и примеряла тонкие замшевые перчатки телесного цвета. Она натянула одну перчатку и любовалась, вытянув вперед руку. В другой руке был большой желтый леденец на палочке, который Хельга подносила к губам, но так и не пробовала.

– Стекло прорежет, – сказал Герман.

Он сидел в кресле у журнального столика и точными плавными движениями набивал трубку.

– Это от Руди, они с армированными нитями, – ответила Хельга, рассматривая перчатки.

– С платьем все нормально? – спросил Герман.

Хельга повернулась и посмотрела на него долгим изучающим взглядом, потом улыбнулась и, засунув леденец в рот, спросила:

– Фамневаешься?

– Нет.

В дверь номера постучали.

– Войдите! – сказал Герман.

Курьер внес огромную корзину желтых цветов, едва протиснув ее в дверь. Огляделся, ища место, куда бы ее поставить, и остановив взгляд на Хельге буро покраснел. Хельга встала с дивана и плавно, словно пантера перед прыжком, прошествовала к курьеру. Курьер окончательно смутился и уставился в потолок.

– Поставьте на стол, – сказал Герман и вложил в карман курьера купюру.

Когда за курьером закрылась дверь, Герман погладил бутоны цветов.

– Эрик готов, – сказал Герман, все еще лаская лепестки.

– Вы мальчики такие романтичные, – сказала Хельга и, наклонившись, понюхала цветы.

Хельга шла по музею в длинном шелковом платье, подол которого гладил квадраты плит. Шла, собирая все взоры на себя, так принимают королеву, соизволившую почтить своим присутствием убогую чернь. Герман держался поодаль, смотрел на экспонаты через толстые линзы очков в уродливой оправе, периодически натыкался на посетителей, нескладно извинялся, поправлял очки и перемещался за Хельгой. В круговом зале, центр которого украшала подставка с огромным бриллиантом, было людно.

– Ах! – произнесла Хельга, подойдя к бриллианту.

– Ах! – мысленно ответила ей толпа и расступилась.

Хельга подошла ближе и протянула к стенду руки. Стоящий рядом охранник сказал:

– Мадмуазель, прикасаться нельзя!

В этот момент, пятящийся в неуклюжем танце Герман, толкнул Хельгу, одновременно наступив на подол платья. Платье слетело, явив полностью обнаженную Хельгу. Хельга закричала и начала размахивать руками, словно отгоняя пчел. Стеклянный куб с бриллиантом внутри полетел на пол с подставки, крик Хельги заглушила включившаяся сирена, Хельга обмякла и плавно осела на осколки куба, в которых прятался бриллиант. Люди с криками кинулись к заблокированным дверям зала.

Герман стоял у стены и смотрел на бородатого охранника у электрощита. Бородатый посмотрел в ответ и медленно моргнул. Герман прислонился к стене.

Охранник судорожно шарил по осколкам. Порезав пару пальцев, он нашел бриллиант. Всех попросили перейти в соседний зал, работники музея подтвердили подлинность найденного охранником бриллианта, Хельгу закутали в одеяло и с извинениями отправили в ближайшую больницу. Охранник, дежуривший у щита сигнализации, подошел к начальнику и сказал:

– Извините, но это слишком нервная работа, я увольняюсь.

Потом, не слушая уверения начальника, что такое бывает крайне редко, вышел через служебный вход, сел в припаркованный автомобиль на место водителя и посмотрел на заднее сиденье, на котором сидел улыбающийся Герман.

Забрав из больницы Хельгу, они втроем выехали на извилистую дорогу тосканских полей.

– Я буду скучать по алмазу, – сказала Хельга.

– Найди заказчика на алмаз, – сказал Эрик.

– Дайте хоть посмотреть, – сказала Хельга.

Герман вынул из дипломата обернутую в ткань маленькую картину. Хельга бережно развернула ее. На картине был простенький пейзаж, какой-то неуклюжий, скорее выдуманный, чем рисованный с натуры.

– Ее нельзя было подделать? – разочарованно спросила Хельга.

– Нельзя, – ответил Герман.

– Уверен, у тебя бы получилось, – подключился Эрик.

– Нарисовать не проблема, проблема в запахе, Лоррен экспериментировал с закрепителями и несколько картин тех лет имеют особый запах, по нему и проверяется подлинность, – объяснил Герман.

Эрик взял у Хельги картину и принюхался.

– Ничего не чую, краска и пыль, – сказал Эрик, отдавая картину и лихо вписываясь в крутой поворот.