Читать книгу "Секс, еда и незнакомцы - Грэм Харви"

Значение работы Харриса уже в том, что он смешивает и дистиллирует эти многочисленные идеи, позволяя найти новые формулировки для того, как мы понимаем себя и мир, как мы говорим о мире и о себе. Представленный им калейдоскоп идей соединяется в цельную картину динамической материализации в разнообразных взаимодействиях тех человеческих «я», которые мы можем называть «размещенными в пространстве телами» (placed-bodies). Мы не являемся и не можем быть смещенными сознаниями. Не можем мы быть и смещенными личностями[33]. Отчуждение происходит из ложнонаправленной попытки игнорировать наши тела и наш мир, точно так же, как отчуждение от результатов труда следует за ложнонаправленной попыткой игнорировать тела и миры других (перефразируя Маркса и Эренрайх). Таким образом, и нам, и миру будет лучше, если мы приложим свои усилия в другом направлении. Время, проведенное в мире-не-только-людей, особенно в местах-вне-господства-человека (которые мы и почтительно, и поэтически можем называть «глушью» (wilderness) – см.: Harvey 2012b), способствует пробуждению глубинного чувства/знания нашего места в мире.

Кролик Питер и локти

Может показаться ироничным, что, как порой утверждается, попытки разместить людей в отношениях с другими животными или рассуждать о сознании или личности животных иных, нежели человек, являются антропоцентризмом или антропоморфизмом (т. е. ненамеренной проекцией человекоподобия). Напротив, признание родства человека с другими животными и с жизнью на Земле в целом предполагает, что мы свергнем «Человека» с пьедестала и научимся видеть множество сходств и подобий между всеми существами. В этом ключе Ирвинг Хэллоуэлл (Hallowell 1955, 1960) рассматривает следствия из (индейской) онтологии и эпистемологии анишинаабе. Он показывает, что «личность» может использоваться в качестве зонтичного термина для всего многообразия видов, в связи с чем он пишет о «человеческих и не-человеческих личностях». Тем не менее критики (Bird-David 1999) увидели в таком подходе реставрацию человечества «на троне», а следовательно, антропоцентризм и антропоморфизм, но это просто неправильное прочтение Хэллоуэлла и его учителей. Если следовать концепции Хэллоуэлла, то вполне можно говорить о и «медвежьих и не-медвежьих личностях» или «скальных и не-скальных личностях». (В случае каждой конкретной локальной культуры речь будет идти о ежах, вомбатах, воробьях, москитах и прочих видах.) Здесь акцент делается на слове «личность», и все виды оказываются под его зонтиком. Другими словами, «личность» относится к сходствам между разными видами, а названия видов – к различиям. Действительно, умение найти различие в сходстве (и наоборот) может стать поводом для того, чтобы порадоваться глубокой динамической взаимосвязи воображаемого и близкого.

Когда Беатрис Поттер писала и иллюстрировала сказки о кролике Питере и других персонажах, она не просто приписывала животным человеческие черты. Хотя на ее рисунках Питер одет в синий пиджачок, она «критиковала Кеннета Грэма (автора книги „Ветер в ивах“) за описания м-ра Тоуда, Жабы, который „приглаживал волосы щеткой“ ‹…› Неправильно идти против природы – лягушка может носить калоши, но я не вынесу жабу с бородой или в парике!» (письмо к М. Е. Уайт, 26 июня 1942 года, цит. по: Victoria and Albert Museum 2012a).

Дотошность Поттер в описании животных, насекомых, растений, деревенской жизни, мебели и костюмов подтверждает ее мысль о том, что «все детские писатели должны подробно представлять себе, как выглядят вещи» (Ibid) и, тем самым, как они ведут себя. Поэтому в ее рассказах животные – не просто метафоры людей, хотя и это может быть увлекательно и познавательно, но у нее «коты едят мышей, крысы пугают котят, кролики могут угодить [в пирог]» (Victoria and albert Museum 2012b, последние слова опущены в оригинале). Также она писала о семейных отношениях животных. Но Поттер – это не только написанные ею «книжечки» для детей.

Беатрис Поттер начала писать свои бестселлеры после того, как ее кропотливые наблюдения за лишайниками (и открытие того, что они являются симбиотическими сообществами) были отвергнуты Обществом Линнея. Эта исключительно мужская организация не только не позволила Поттер представить свои исследования, но и не приняла всерьез теорию симбиоза. Даже таких ботаников, как Симон Швенденер и Антон де Бари, встретили насмешками, когда те выступили со сходными аргументами и доказательствами. Но Поттер и другие доказали: лишайники действительно являются симбионтами, взаимовыгодными объединениями грибов и водорослей. Их исследования стали ортодоксальными и воодушевили других авторов, стремящихся понять природу отношений в «мире природы».

Несмотря на всю увлекательность и важность биографии Поттер (как показывают множество сайтов, статьи и биография за авторством Линды Лир, Lear 2007), именно внимательное исследование симбиоза оказывается наиболее важным для нашей попытки переосмыслить мир. Разве человеческое существо не еще одно симбиотическое сообщество? Признаю, это не лучшая терминология. Но следующий пассаж из New York Times указывает, что, подобно тому как наука со времени отвергнутых идей Поттер продвинулась вперед, нам нужны и более подходящие слова, чем те, что входят в антропоцентрический лексикон английского языка. Николас Уэйд (рассказывая о статье в Genome Research) пишет:

Поскольку люди зависят от своего микробиома [совокупность всех микробов, живущих в человеке] во множестве важнейших сфер, в частности пищеварении, личность (person) следует с точки зрения микробиологии рассматривать как суперорганизм, состоящий как из его собственных клеток, так и из всех симбиотических [питающихся с того же стола, что и люди, для взаимной выгоды] бактерий. Число клеток бактерий в десять раз превышает число человеческих клеток; если бы клетки могли голосовать, люди были бы в меньшинстве в своем собственном теле (Wade 2008).

Не только наш кишечник полон «хороших бактерий», без которых мы бы не смогли переваривать пищу, но и локтевой сгиб:

Вожделенная недвижимость, специальная экосистема, просторный дом не менее чем шести бактериальных колоний. Даже после мытья на квадратном сантиметре кожи все равно находится миллион бактерий ‹…› в обмен они делают много полезного, помогая увлажнять кожу, перерабатывая жиры, которые она производит (Ibid).

Едва ли «шесть бактериальных колоний» беспорядочно питаются у нас на локтях исключительно из собственной щедрости, дабы «увлажнять кожу». Тем не менее, в чем бы ни состояла их выгода, она выгодна нам. Чем мы были бы без бактерий? Были бы мы людьми, но с плохой кожей? Полагаю, единственный вывод, который мы можем сделать, состоит в том, что люди являются симбиотическими сообществами. Большая часть клеток нашего тела не является полностью или исключительно человеческими. Бактерии генетически богаче, чем не-бактерии в составе сообщества, которое мы называем «человек». Мы не «суперорганизм» в смысле «элиты» (только потому, что бактерии «помогают» нам), «мы» – симбиотическое сообщество людей и бактерий. Даже прежде чем человеческой кожи коснется мех животного или кора дерева (или мясо или древесина), мы уже полностью и неизбежно оказываемся участниками взаимоотношений, неиндивидуальными, сопричастными, вовлеченными в локализованные и материальные живые сообщества. Эволюция, как оказывается, движима не соревнованием между индивидами, а взаимностью и кооперацией симбионтов и других существ, включенных в системы взаимоотношений (Wakeford 2001; Bartley 2002). Те, кто обвиняет других в антропоморфизме, обычно игнорируют эту взаимосвязанность, вместе с тем исследуя выдуманную реальность, разодранную сверхразделениями.