Читать книгу "Кто-то взрослый - Гиллиан Флинн"

Затем я взъерошила волосы, чтобы больше походить на ясновидящую, одернула блузку в деревенском стиле, сунула книгу под мышку и выбежала в главный кабинет. Часовой механизм дал сбой: я опоздала на тридцать семь секунд. Сьюзен Бёрк ждала меня. Она нервно встряхнула мою руку, словно птичка, и я поморщилась от боли в запястье. Я уронила книгу, и мы стукнулись лбами, пытаясь ее поднять. Начало в духе «Трех балбесов», не подобающее медиуму.

Я усадила ее в кресло и глубокомысленно спросила, что привело ее сюда. Самый легкий способ сказать людям, чего они хотят, – спросить их, чего они хотят.

Сьюзен Бёрк чуть-чуть помолчала, потом ответила тихо:

– Моя жизнь распадается на части.

Она была очень привлекательной, но настолько настороженной и нервной, что разглядеть это было нелегко. Увидеть ярко-голубые глаза за стеклами очков. Представить тусклые светлые волосы распущенными. Несомненно, она была богата. Ее сумка была слишком простой, чтобы не стоить целое состояние. Мышиное платье было хорошо пошито. А может, оно и не было мышиным, просто она так его носила.

«Умная, но лишенная воображения, – подумала я. – Конформист. Всю жизнь боится сказать или сделать что-нибудь не то. Не уверена в себе. Возможно, ее запугали родители, а теперь запугивает муж. У мужа горячий нрав. Каждое утро она мечтает об одном: дотянуть до вечера без скандалов. Грустная. Наверняка из грустных».

Сьюзен Бёрк начала всхлипывать. Она плакала полторы минуты. Я собиралась вмешаться через две, но она перестала плакать самостоятельно.

– Не знаю, зачем я пришла, – сказала она и достала из сумки пастельный носовой платок, но сморкаться не стала. – Это какое-то безумие. Все становится хуже и хуже.

Я выдала безупречное: «Ну, ну, полно!», – не прикасаясь к ней.

– Что происходит в вашей жизни?

Она промокнула глаза и взглянула на меня. Моргнула.

– Разве вы не в курсе?

Она улыбнулась. Чувство юмора. Неожиданно.

– И что мы будем делать? – спросила она, собравшись, и помассировала точку на затылке. – Как это работает?

– Я психолог-интуит, – начала я. – Вы знаете, что это значит?

– Вы хорошо разбираетесь в людях.

– И это тоже, но я не просто строю догадки. Задействованы все мои чувства. Я ощущаю вибрации, которые исходят от людей. Я вижу ауры. Я могу учуять запах отчаяния, лжи или депрессии. Этот дар у меня с пеленок. Моя мать была женщиной с неуравновешенной психикой и постоянно пребывала в депрессии. Ее окружала темно-синяя дымка. Рядом с ней у меня тревожно звенела кожа, словно струны пианино. От матери пахло депрессией. Для меня депрессия пахнет хлебом.

– Хлебом? – удивилась она.

– Это просто запах отчаявшейся души.

Надо выбрать какой-нибудь другой аромат для грустных девушек. Палая листва не подходит, слишком просто, и все же что-нибудь землистое. Грибы? Нет, недостаточно элегантно.

– Хлебом, – повторила она. – Так странно.

Люди обычно спрашивают, чем пахнет их аура. Так они вступают в игру. Сьюзен неловко поерзала.

– Я не хочу показаться грубой, – начала она, – но… кажется, это не для меня.

Я ждала. Многие недооценивают силу сочувственного молчания.

– Ладно. – Сьюзен заправила волосы за уши – широкие обручальные кольца сверкнули россыпью бриллиантов, подобно Млечному Пути, – и помолодела лет на десять. Я представила ее ребенком. Наверное, она была начитанной девочкой, хорошенькой, но робкой. Требовательные родители. Отличница. – И что вы думаете обо мне?

– У вас что-то неладно дома.

– Я это сама вам сказала. – Она отчаянно хотела мне верить.

– Нет, вы сказали, что ваша жизнь распадается на части, а я говорю, что это связано с вашим домом. Вы замужем. Я чувствую, что ваши отношения с мужем зашли в тупик. Вас окружает зеленовато-желтая дымка цвета тухлого желтка с завитками здоровой яркой бирюзы по краям. Это говорит о том, что у вас все было хорошо, но после испортилось. Верно?

Несложно догадаться, но цветовая гамма мне нравилась.

Сьюзен вскинула глаза на меня. Похоже, я попала в яблочко.

– От вас исходят такие же вибрации, как от моей матери. Высокие резкие звуки пианино. Вы в отчаянии, вы страдаете. И совсем не спите.

Я пошла на риск, упомянув бессонницу, но обычно это воздается сторицей. Боль – плохое снотворное. А люди, страдающие бессонницей, рады, если их муки замечают.

– Нет-нет, я сплю по восемь часов, – возразила Сьюзен.

– Это неполноценный сон. Вам снятся дурные сны. Необязательно кошмары, возможно, вы их даже не помните, но просыпаетесь разбитой, больной.

Видите? Большинство неудачных догадок можно обернуть себе на пользу. Этой женщине за сорок, в ее годы люди часто просыпаются разбитыми. Так утверждается в рекламе.

– Тревога копится у вас в шее, – продолжила я. – А еще от вас пахнет пионами. Ребенок. У вас есть ребенок?

Если у нее нет ребенка, я скажу: «Но вы хотите завести ребенка». Конечно, она может это отрицать: «Я никогда не хотела детей», но я буду настаивать, и вскоре она решит, что я права. Даже если женщина не хочет детей, ее грызет червячок сомнения. Подобную мысль легко заронить. Правда, эта женщина может быть слишком умна.

– Да. Даже двое. Сын и пасынок.

«Пасынок, попробуем пасынка».

– У вас что-то неладно в доме. Дело в пасынке?

Она встала и порылась в своей превосходно пошитой сумке:

– Сколько я вам должна?

Я ошиблась в одном. Я думала, что больше не увижу ее. Но Сьюзен Бёрк вернулась через четыре дня («А у вещей бывают ауры? – спросила она. – Например, у предметов. Или у зданий»). Через три дня она пришла снова («Вы верите в злых духов? Как вы думаете, они существуют?»). И на следующий день тоже.

Мои догадки в основном оказались верны. Властные, требовательные родители, отличные оценки, «Лига плюща», какая-то деловая степень. Я спросила ее: «Чем вы занимаетесь?» Она принялась что-то объяснять про разукрупнение, реструктуризацию и пересечение интересов клиентов, а когда я нахмурилась, нетерпеливо добавила: «Я выявляю и решаю проблемы». Отношения с мужем были в порядке, не считая вопросов воспитания пасынка. Бёрки переехали в город в прошлом году, и после этого проблемный ребенок превратился в проблему.

– Майлс всегда был букой, – пояснила она. – Родную мать он не помнит, я съехалась с его отцом, когда Майлсу было четыре. Но он всегда был замкнутым. Равнодушным. У него холодное сердце. Мне трудно об этом говорить. Замкнутый – это еще полбеды. Но за год после переезда… он изменился. Стал более агрессивным. Он очень злой. Мрачный. Угрожающий. Он пугает меня.

Ребенку пятнадцать лет. Его только что насильно перевезли из пригорода в город, где он никого не знает, а он и так был неуклюжим ботаником. Еще бы он не злился! Мне стоило об этом сказать, но я промолчала. Я ухватилась за подвернувшуюся возможность.