Читать книгу "Игры Эн Ро Гримм - Софья Валерьевна Ролдугина"

как из старой музыкальной шкатулки, мерцали розовые и оранжевые огоньки, смеялся ребёнок. Пахло сигаретами, словно кто-то прошёл между рядами только что, и дым не успел выветриться.

Люди издали напоминали тени, и от этого было не по себе.

Голова казалась странно лёгкой; ноги тоже, хотя ещё полчаса назад гудели от усталости. Джек бесцельно кружил по ярмарке от прилавка к прилавку, от яблок в карамели до деревянных ветряных колокольчиков, и прикидывал вяло, в какой из хостелов, примеченных по пути через город, постучаться первым. В том, что располагался на полпути к вершине холма, была общая кухня на этаже – и это помогло бы сэкономить на горячей еде, но вот койка там стоила вдвое дороже, чем у вокзала.

«В принципе, если завтра удастся подзаработать, то можно будет и шикануть…» – подумал он и запнулся, потому что вдруг увидел… нет, споткнулся взглядом о человека, который настолько явно не принадлежал этому месту, что хотелось прищуриться.

Или отвернуться из-за неловкости.

…он был скрипачом, этот паренёк в коротком чёрном пальто, слишком тонком и дорогом, чтобы нормально греть на октябрьском ветру. Концы шелковистого серого шарфа трепетали у него за спиной; к груди он прижимал футляр с инструментом и озирался по сторонам с той яростной растерянностью, которая бывает у людей, родившихся с золотой ложкой во рту – а потом вдруг лишённых всего, выброшенных на обочину.

Лет пять назад такой же взгляд был и у Джека.

Паренёк – байронические повадки, чёрные встрёпанные волосы, светлые до прозрачности глаза – дёрнул застёжки на футляре, потом замер, опустил ресницы, густые, как накрашенные. Прерывисто вздохнул; огладил скрипку сквозь футляр, стиснул зубы, диковато глянул в сторону компании, распивающей вино прямо из бутылок на порожке закрытой кофейни…

Джек давно должен был пройти мимо, но не мог – и продолжал смотреть, подмечая всё новые детали. Тёмные, чересчур облегающие джинсы, которые наверняка ветром продувало насквозь; голые щиколотки; ботинки, в которых разве что в консерваторию можно пойти, но никак не гулять по городу; судорожно стиснутые пальцы, белые-белые, как кость, посиневшие губы, запавшие щёки…

«Да он не ел несколько дней, – пронеслось в голове. – И вряд ли нормально спал».

Парень был не просто симпатичным, а красивым – той редкой красотой, на которую глядеть-то больно, неловко, потому что кажется, будто посягаешь на то, на что права не имеешь. Джек подспудно знал: если скрипач решится положить на мостовую футляр и сыграть немного, пусть бы даже и фальшиво, ему быстро накидают столько, что хватит и на приличный отель, и на ужин в ресторане. И копы, которым положено разгонять попрошаек, первые подойдут и бросят пару мятых купюр в футляр. Если только скрипач решится; если только скрипка запоёт…

«Но он не сможет».

Это тоже было ясно как день.

Вывеска бургерной всё ещё ярко горела. Внутренне проклиная себя за глупость, Джек метнулся к стойке, заказал комбо навынос и ещё один большой кофе. В бумажный пакет с картошкой пихнул пару банкнот покрупнее – ровно половину от того, что оставалось в кошельке – и подбежал к черноволосому скрипачу, скользя по обмёрзшей брусчатке.

– Держи, приятель, – сунул он ему добычу из бургерной. – Ну-ну, не переживай, не отравлю. Ты ведь пьёшь кофе?

Растерявшись на мгновение из-за напора, парень взял и пакет, и стакан с капучино. И только потом вспомнил, что он грозный, самостоятельный и независимый:

– Ты вообще кто?

Голос у него оказался низким, с той самой хрипотцой, от которой мурашки бегут по спине. А лицо – острые скулы, огромные серые глаза, порочные губы – вообще выглядело преступно красивым.

«Удивительно ещё, что к нему до сих пор не подкатил какой-нибудь сутенёр».

Джек собрался с духом – и разродился самой сияющей, самой тёплой и обаятельной улыбкой, на какую был способен:

– А я меценат. Или как там называются хорошие парни, которые подкармливают сбежавших из дома музыкантов? – подмигнул он. Хлопнул скрипача по плечу, чуть толкнул в грудь, заставляя покрепче прижать к себе пакет с фастфудом, и продолжил: – Не знаю, что там у тебя произошло, приятель, но уверен, что дома тебя любят и ждут. А карьера уличного музыканта – путь незавидный, хотя уж ты-то наверняка заработаешь себе на хлеб без проблем.

Скрипач, до того бледный, как смерть, вдруг разом вспыхнул – верней, покрылся чахоточно-багровыми пятнами румянца.

– Я не меняю свою музыку на какую-то еду или деньги, я…

– Вот поэтому я и угощаю тебя просто так, – снова улыбнулся Джек, врубая на всю катушку своё очарование. Парень растерянно замер. – Но всё-таки подумай над тем, чтобы вернуться домой. А если я ошибся и ты ниоткуда не сбегал – то прости меня, дурака. Мы, рыжие, знаешь ли, рождены, чтоб творить херню.

И, словно в подтверждение собственных слов, он стащил вязанную шапку – и нахлобучил скрипачу на голову, закрывая разом замёрзшие уши, лоб и глаза.

А потом трусливо сбежал, пока тот не опомнился.

Вопрос с жильём после незапланированных трат решился сам собой – надо было снова спуститься с холма, к вокзалу. Найти хостел удалось не с первого раза: вывеска, примеченная днём, ночью не горела. Пришлось покружить по району, оглядываясь по сторонам повнимательнее. Человеческим жильём тут даже и не пахло, а улицы то и дело заканчивались тупиками или упирались в высокие железные заборы вокруг складов. Фонари работали через раз, а под одним из них, у опрокинутого помойного бака, померещились издали крысы, которые вблизи обернулись просто тенями на асфальте.

Наконец за очередным поворотом – аккурат на второй линии от вокзала – показались знакомые очертания высокого крыльца, а над ним вывеска, почти невидимая во мраке: «Тихий приют».

«Ну наконец-то, – пронеслось в голове. – Ну и устал же я».

Прожитый день, беспокойный и полный странных встреч, словно бы навалился разом всей тяжестью.

При заселении спросили документы. Джек показал права, разумеется, поддельные, которыми сумел разжиться пару лет назад, но усталая барышня за стойкой взглянула на них лишь раз, чтобы внести фальшивое имя куда-то в учётные журналы.

– После полуночи выходить придётся через внутренний двор, – предупредила она, вручая ключ с замызганным картонным брелоком. – И постарайтесь не шуметь.

– После полуночи я предпочитаю спать и никуда не ходить, – честно ответил Джек. Барышня, подтянув линялую коричневую шаль,