Читать книгу "Иерихон - Басти Родригез-Иньюригарро"

— Что ж, здесь ты права. Потому и не решаюсь отрезать — вдруг обратно не отрастут?

— Павлин неистреблённый.

— Обратись в Медицинский Совет, пусть выдадут свидетельство — такое же, как о твоём «нервном расстройстве». Так и напишут крупными буквами: «В причёске командора не обнаружено аномалий». Что-нибудь ещё?

— Царапина над левой бровью. Ей тоже десять лет.

— О, земля благополучия! — Кампари прикрыл ладонью левый глаз. — Шрамов никогда не видела?

— Это не шрам. На ней свежая корка, будто вчера запеклась.

— Дурная привычка, — лицо Кампари вытянулось. — Расковыриваю. Из года в год. Вот и не заживает. Это всё, что тебя смущает?

— Ты завёл личную армию.

— От волос и царапин к армии? Подумаешь, двадцать человек.

— Двадцать вооруженных человек. Тебе самому револьвер полагался как знак отличия — не более.

— Это ты научила меня стрелять.

— И жалею об этом.

— Ничего я не заводил, — не без ностальгии улыбнулся Кампари. — Экс-командор припёр меня к стенке: «Не знаю, куда девать свежую кровь. Пять человек, почти ваши ровесники. Пока вы в гордом одиночестве сворачивали графики в плевательные трубочки и развлекались резьбой по казённым стульям, я терпел. Но если за порчу имущества возьмутся шестеро… В общем, займитесь ими».

– Что я буду с ними делать? — опешил Кампари.

— Научите их чему-нибудь полезному, — отмахнулся старый командор.

— Кто, я?

— Мы вас тут держим за детальное знание города, — командор не растерялся. — Вот этому и научите.

Сначала Кампари взбесился от того, что на него повесили отряд выпускников. «Детально изучить город? Извольте». Он таскал «подопечных» по своим старым маршрутам. Выпускники выли, спрашивали, для кого построили Линии. Потом втянулись.

Марш-броски были веселей корпения над графиками, а когда Кампари привёл их на пустырь у южного барьера, раздал списанные задним числом револьверы и объявил, что отныне обучение сходит с рельсов закона, они полюбили его.

Экс-командор питал слабость к рассуждениям о мудром использовании человеческих ресурсов. Жертвой этой слабости пал он сам, Кампари, и, в каком-то смысле, вся Агломерация.

Через год после «притока свежей крови» он вызвал двадцатидвухлетнего Кампари к себе и поставил того перед фактом:

— Вы будете моим преемником.

Челюсть Кампари едва не стукнулась об стол, а старый командор невозмутимо подвёл научную базу:

— Вы — талантливый молодой человек, но нужно иметь опыт и проницательность, чтобы использовать ваши качества во благо. Выражаясь старомодно, вы — не командный игрок. Я не доверю вам и на морковной грядке работать, если слева и справа будут локти товарищей. Люди свободных профессий пока не влезают в графики необходимости, таким образом, вас нужно либо посадить в моё кресло, либо расстрелять.

«Опытный и проницательный человек расстрелял бы», — подумал Кампари.

— Сейчас управлением занимаются специалисты солидного возраста, — продолжил старый командор, перестав смеяться. — Стандартное воспитание нивелирует психологические разрывы между поколениями, но природа берёт своё: я наблюдал, как выпускники старшей школы идут за вами.

— Это бред, — сказал Кампари госпоже настоятельнице вечером того же дня.

— Отчего же? Вы пользуетесь влиянием на свой отряд, — возразила она. — А говорили, нет задатков лидера.

— Это не пройдёт с целым городом! — стонал он. — Разумеется, я пользуюсь влиянием! Я заставил их почувствовать себя избранным меньшинством!

— Но это работает, — усмехалась настоятельница.

— Конечно, работает! Со мной бы сработало.

До того момента оружие полагалось лишь офицерам Отдела Внутреннего Контроля, а командор пользовался сомнительной привилегией иметь револьвер, но не стрелять из него, потому «контролёры» забили тревогу и потребовали распустить незаконное формирование. Старый командор развёл руками — нельзя приказом распустить то, чего никто официально не создавал — и предложил узаконить «эту банду», присвоив ей название «Отряд Критических Ситуаций».

Кампари брезгливо морщился: «Ещё бы отрядом критических дней обозвали». Он не любил, когда вещи не называют своими именами.

Дело закончилось арестом Кампари вместе с подопечными и шестинедельным разбирательством на тему: «Не угрожает ли общей безопасности предложенная командором поправка?».

Господин Мариус, глава Отдела Внутреннего Контроля, открытого конфликта с Центром не желал. Раскол был чреват потрясениями, а игра не стоила свеч, поэтому «банду» отпустили, а поправку к закону об оружейных привилегиях приняли.

— Двадцать человек, преданных не Агломерации, а именно тебе, — задумчиво сказала Валентина. — Это аморально.

— Совершенно согласен. Я не требую от них личной преданности.

— А говорят, на личной преданности вся ваша незаконная организация и держится.

— Во-первых, вполне законная, во-вторых, кто говорит?

— Люди.

Кампари фыркнул, Валентина прищурилась, снова вглядываясь в лицо командора.

— Ты не любишь Агломерацию, — констатировала она. — Не уважаешь нас. Притом какая головокружительная карьера! В пятнадцать — приживала в монастыре, не знающий того, что доступно ребёнку в семь, в двадцать три — командор. Все разводят руками и не понимают, как так вышло: ты — человек, отвечающий за всё!

— Отвечать за всё — нетрудно, — нахмурился Кампари. — Система работает сама по себе. Остаётся не дышать на шедевр и следить, чтобы прочие на него не дышали.

Они замолчали, вспоминая, с чего же начался диалог.

— Положим, ты не суеверна, — Кампари отхлебнул «кофе» и привычно поморщился. — Не веришь ни в забарьерных монстров, ни во враждебные государства. Во что ты веришь?

— Ты — ставленник монастыря, — Валентина придирчиво окинула взглядом балкон, проулок и кирпичную стену. — Настоятельнице мало того, что здесь государство в государстве. Она решила выпустить щупальца наружу и создала тебя.

«Выпустить щупальца наружу», — отметил про себя Кампари, «Тоже моя формулировка. Только я о других щупальцах говорил».

— Монастырь не вмешивается в жизнь Агломерации, — улыбнулся командор.

— Ещё как вмешивается. Об этой кирпичной развалине сто лет вспоминали только при выборе имён, ради учебников латинского, если не считать фантазёров, у которых потребность в религии перевешивает здравый смысл. Мне их не понять, но горстка подобных индивидов, наверное, будет существовать во все времена.