Читать книгу "Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть 4. Демон и лабиринт - Александр Фурман"

Итак, оказалось, что великий коротышка Морозов тоже не устоял перед всеобщим мужским гипнозом и, вероятно, с самого начала романтически влюбился в Соню. А она сама? Что ж, он ей нравился – как и всем им, и она его жалела. Но, конечно, ничего серьезного между ними не было и быть не могло. А жаль…

Через пару недель всех поразила новость: Морозов бросил университет! Позднее выяснилось, что он просто решил не сдавать первую сессию, и отчислили его далеко не сразу. Но это событие сразу приобрело «идейный» характер и бурно обсуждалось на журфаке как героический акт протеста личности против системы. На взгляд Мариничевой, отказ сильного и вполне успешного Морозова продолжать учебу в моральном отношении был гораздо хуже, чем отказ Фурмана поступать в институт. Тревожила ее не столько дальнейшая судьба Морозова – уж он-то не пропадет! – сколько то, что его дурной пример может оказаться соблазнительным для многих других людей с неокрепшей психикой, вроде Минаева (который и впрямь с пугающим напряжением тянул студенческую лямку; вдобавок его уже чуть не отчислили из университета за курение в неположенном месте). По словам самого Минаева, Морозов во время их последней встречи выглядел очень довольным и утверждал, что у него имеется множество творческих замыслов и планов. Вскоре Фурман смог в этом убедиться.

«Только что побывал у меня прекрасный и наполненный А. Морозов, – сообщал он в очередном письме Соне. – Побывал, поглядел зелеными глазами из-под очков, повел прямоугольным носом, накидал бездну идей, две бумажки оставил, пятнадцать взял и укатил, разумнейший (я смотрел на его профиль и думал, как в этой небольшой голове помещается и укладывается такое количественное и качественное напряжение мысли) и превосходный…»

Треугольное яйцо

Фурман – Соне Друскиной

19–20 января 1977

Здравствуй, забытая мною непочтительно, добродушная и терпеливая Соня!

По всем признакам мы давно уже не встречались, и я почел хорошим поступком порассказать тебе в эпистолярном жанре кое-что. (Мой бывший математический ум произвел подсчет, в результате которого получилась неделя без мелькания перед глазами друг друга – тоже срок в наших условиях.)

За это время я успел поднабраться премудрости, хотя, быть может, сия прибавка и не будет обнаружена кем бы то ни было в моих сочинениях.

Рассказывают, что у вас с Максом вышла смертельная распря с жуткими подробностями. С точки зрения моей теперешней премудрости большая часть совершающихся войн, человекоубийств и взаимоненавистнических оскорблений есть пустая трата продуктов и сокровищ души нашей, суть все та же эксплуатация времени, хотя испытывать сожаления по поводу утери его, говорят, и вовсе совершенно бессмысленно…

А что твоя гитара?

В последнем споре за жисть между Наппу и Максом, как сообщают, Н. выказал к твоему образу большое благоволение, причислив тебя к братству потенциальных духовных коммунаров (не путай с «коммунарами вульгарис»).

Три дня назад был я у Наппу и читал три странные рукописи. В одной из них мне встретилась замечательная переделка известного выражения «Человек человеку – волк»: «Человек человеку – учитель». Затем я взял на дом последнее незаконченное создание Экзюпери «Цитадель» (вообще-то в ней больше тысячи страниц, но пока до нас дошел лишь потрясающий 150-страничный самиздатский перевод Н. Галь). Наверное, это первый том «Капитала» грядущей и растимой нами Человеческой революции…

После «Цитадели» примусь за «Введение в дзен-буддизм» Судзуки: я своей женской интуицией чувствую, что такая цепочка меня ведет к какому-то большому изменению…

…Я пишу долго и еще придумываю слова по пути, а прочесть это ты можешь очень скоро, вернее, не можешь прочесть так же медленно, как я пишу. Тут что-то не так. Да?

Становится грустно.

Даже длинный и стремящийся к самодовольству Макс сгодился бы сейчас: я бы о нем заботился, кормил, укладывал спать, а завтра весело будил бы его, длинного своего товарища…

А может быть, завтра приедет Б. Минаев на недельный творческий отдых, если родители его не будут против, и я стану о нем заботиться.

Мои же родители приобрели ковер 2×3 м и намереваются повесить его в комнате, где я живу…

Соня, я тебе желаю кое-чего самого хорошего,

прощай до свидания,

ФУР

1 час 30 минут

19–20.1.1977

Соня, не болей

насморком:

сопливость

лишает человека возможности радоваться через нос и делает его невменяемым, и это чистая правда.

Из дневника Фурмана

20 января

Перед сном – ужасный и дикий разговор с родителями. Проповедь.

Нужно уйти от них, чтобы укрепиться в своих убеждениях и тем научиться спокойствию в спорах. Я не умею промолчать, в споре с ними теряю мысль и нить, отвечая на ругань и злость. Я не умею их пронять, сделать понятными им мои мысли и слова, поэтому от разобщенности рождаются злоба и ксенофобическая ненависть и неприязнь. Мама даже лягнула сильно папу, скинув его с кровати и послав к чертовой матери. Через минуту папа говорил, что обзываться «сволочью» очень нехорошо с моей стороны и что никто у нас никогда грубо не ругался. Еще раньше мама использовала слово «дерьмо», а после пожелала мне, чтобы мои дети меня возненавидели, но сразу же за этим, когда я ей напомнил о ее проклятии, сказала: «Что ты! Не дай вам бог!» Мне не представляется возможным запомнить или записать последовательный ход диалога, настолько он сумбурен. В конце я внушением подавил попытку мамы уйти в истерический припадок и несколько минут воздействовал на нее почти впрямую, только успокаивая, правда. Но мешал болтающий неустанно и неостановимо папа, создавая шумовые и смысловые помехи моему сеансу. Я скоро ушел, не добившись пронятия, но все-таки мама впервые, по-моему, успокоилась после такого разговора…

22 января

Отвратная простуда.

Приехал Макс. У него неделовой настрой: пришивал пуговицы. Пытался разыграть истерику со слезами по поводу квартиры.

29 января

Снова завелся разговор о коврах. Папа сказал, что я бесполезно трачу много денег, например, на поездки в Петрозаводск – какая в этом польза была? А ковры, на свои кровные приобретенные, приятно показать друзьям. Я оскорбился и сказал, что вот уж где никакой пользы папа не получил, так это на фронте…

16 февраля

Макс приехал «чуть выпимши», и из него лезло нехорошее (а может, не от этого, но лезло). На него иногда находит: строит пристальный, с незаметной усмешкой взгляд и говорит в лицо слова для ссоры. Чудак.

20 февраля

[Волнующее знакомство с новой девушкой Минаева]

Читал, звонил, потом поехал к Минаеву. Там Макс, пирожки с картошкой. Спорили с Максом о моих взглядах, о его повести и писании.