Читать книгу "Ларк-Райз - Флора Джейн Томпсон"

сборки в складки или наоборот.

Отставание от моды было спасением для местных гардеробов, потому что в Ларк-Райзе фасоны становились «последним писком» как раз в тот момент, когда остальной мир уже отказывался от них, и, таким образом, к ним прибывали в посылках отличные малоношеные экземпляры. В начале десятилетия на выход в воскресный день носили пелерины – короткие наплечные накидки из черного шелка или атласа с длинной, болтающейся бахромой. Такие имелись у всех женщин и у некоторых девочек, их гордо носили в церкви или воскресной школе, приколов спереди букетик роз или герани.

В моду вошли соломенные шляпки в виде цилиндра с очень узкими полями и пучком искусственных цветов спереди. В течение десятилетия форма изменилась: поля стали шире, а тулья ниже. Шляпка-цилиндр отжила свой век, и женщины объявили, что не наденут ее даже в уборную.

Потом появились турнюры, на которые поначалу взирали с ужасом (и неудивительно!), однако через пару лет они сделались самым популярным за всю историю Ларк-Райза фасоном, продержавшимся дольше прочих. Турнюры ничего не стоили, ведь их можно было соорудить дома из любого куска старой материи, свернутого валиком, и носить под любым платьем. Вскоре все женщины, за исключением пожилых, и все девочки, за исключением самых маленьких, щеголяли в платьях с турнюрами и носили их так долго, что к тому времени, как эта мода стала проходить, успевший подрасти Эдмунд заметил, что видел последний на земле турнюр на женщине, несшей ведро с помоями для свиней.

Это увлечение модой придавало жизни интерес и помогало переносить подспудную нужду. Однако нужда никуда не девалась; у кого-то имелась бархатная пелерина, но не было приличных туфель; или было нарядное платье, но отсутствовало пальто; то же самое относилось к детской одежде, простыням, полотенцам, чашкам и кастрюлям. Кроме еды нехватка была во всем.

По понедельникам устраивалась стирка, и дом наполнялся кипучей деятельностью. «Что думаете о погоде?», «Успеем высушить?» – такие вопросы задавали друг другу, перекрикиваясь через заборы или встречаясь по дороге к колодцу за водой и обратно. В то утро на углах никто не судачил. Патентованные стиральные порошки и мыло еще не появились, и стирка требовала много усилий. Бельевых баков тоже не было, и одежду кипятили в больших кастрюлях над очагом. Нередко эти неподходящие емкости выкипали и наполняли дом пеплом и паром. Маленькие дети цеплялись за юбки матерей, путаясь под ногами, те раздражались и теряли терпение задолго до того, как подсиненное белье развешивалось на веревках или заборах. В сырую погоду его приходилось сушить в помещении, и ни один человек, не испытавший подобного на себе, не может представить, каково это – несколько дней жить под развешенным на веревках бельем.

После скудной полуденной трапезы женщины позволяли себе немного отдохнуть. Летом некоторые из них доставали шитье и вместе с соседками устраивались в тени одного из домов. Другие шили или читали дома либо выносили младенцев погулять в саду. Кое-кто из тех, у кого не было совсем маленьких детей, любили, по их собственным словам, «немного поваляться» в постели. Заперев двери и опустив шторы, они, по крайней мере, не становились объектами пересудов, которые в этот час начинали расцветать пышным цветом.

Одной из самых опасных болтуний была миссис Маллинс, худосочная бледная пожилая женщина с седеющими волосами, убранными на затылке под черную синельную сетку, и маленьким черным платком на плечах, который она не снимала ни летом, ни зимой. Вид этой особы, обходящей Горку в паттенах и с болтающимся в руках ключом от двери, был в деревне привычным зрелищем.

Ключ от двери считался дурным знаком, ибо миссис Маллинс запирала дом, лишь когда собиралась надолго отлучиться.

– Куда это она навострилась? – спрашивала одна женщина другую, пока обе отдыхали на углу с полными ведрами.

– Бог ее знает, – чаще всего отвечала другая. – Но, хвала Создателю, к нам домой она уже не пойдет, раз увидала меня тут.

Миссис Маллинс по очереди подходила к каждому коттеджу, стучалась и осведомлялась, который час, а не то так просила одолжить спичек или булавку – все что угодно, лишь бы ее пустили. Некоторые хозяйки лишь приоткрывали дверь, надеясь избавиться от сплетницы, но обычно ей удавалось переступить порог, а оказавшись внутри, она останавливалась прямо за дверью, вертела в руках ключ и молола языком.

Ничего скандального миссис Маллинс не рассказывала. Иначе ее посещения, возможно, и не были бы столь нежеланными. Она просто болтала о погоде, о последних письмах своих сыновей, о своей свинье или о том, что вычитала в воскресной газете. В Ларк-Райзе была в ходу поговорка: «Бойся гостя стоящего», и миссис Маллинс являлась ее наглядным воплощением.

– Не хотите ли сесть, миссис Маллинс? – говорила Лорина мать, если ей самой хотелось посидеть. Но ответ всегда был один:

– Нет, нет, спасибо. Я к вам всего на минутку.

Но ее минутки всегда превращались в часы, пока наконец утомленная хозяйка не произносила: «Простите, я собиралась за водой к колодцу», или: «Чуть не забыла, мне надо принести капусту с огорода», и даже тогда оставался шанс, что миссис Маллинс настоит на том, чтобы ее сопровождать, останавливаясь по дороге каждые несколько ярдов.

Бедняжка миссис Маллинс! Дети ее уже разъехались, и дом, должно быть, казался ей невыносимо пустым, но, не обладая собственными духовными ресурсами и страстно желая слышать собственный голос, женщина была вынуждена отправляться на поиски компании. С нею никто не хотел общаться, ведь она не могла сообщить ничего интересного, но притом так сыпала словами, что не давала собеседнице возможности принять участие в разговоре. Миссис Маллинс была наихудшей из зануд – занудой докучливой, и при виде ее ключа и маленького черного платка самая приятная компания сплетниц тотчас разбегалась.

Еще болтливее была миссис Эндрюс; но, хотя большинство женщин на словах возражали против ее визитов, пока она находилась у них в гостях, они не поглядывали каждые две минуты на часы и не придумывали себе дел, чтобы избавиться от нее. Подобно миссис Маллинс, миссис Эндрюс уже вырастила детей и потому располагала неограниченным досугом; но, в отличие от первой, у нее в запасе всегда имелись интересные истории. Если со дня ее последнего визита в деревне ничего не успевало произойти, она была вполне способна что-нибудь выдумать. Чаще всего миссис Эндрюс брала какой-нибудь случайный, незначительный факт, раздувала его до невообразимых размеров, ловко обставляя многочисленными подробностями, и, готовый к запуску в эфир деревушки, представляла своей слушательнице. Так, она наблюдала за бельевой веревкой какой-нибудь будущей матери, и если в положенное, на