Читать книгу "Bye-bye, baby!.. - Виктория Платова"

Пережить расставание с детскими пальчиками будет трудно.

– Как его зовут? – изнемогая от умиления,просюсюкала я.

– Я знаю его как Домино.

– Что значит – «знаю как»?

– То и значит. – Тимур не стал вдаваться вподробности. – Возможно, у него есть другое имя. И даже наверняка… Так мыдоговорились?

Кот повел сразу обоими, совершенно уникальными по размеруушами и тихонько заурчал. Запел песенку, как мне показалось – что-то изрепертуара Пола Анки.

– Договорились?.. – наседал Тимур.

Если бы мой язык (тотчас же ставший языком крашенойблондинки) произнес «нет», я бы вырвала его без сожаления!

– Договорились.

– Ты чудо, Ёлка!..

Вот теперь Тимур не врал. Скажи он «Ёлка, любимая», или«выходи за меня замуж, Елка!», или «поехали на Кипр, Ёлка!» – ив этом случае ябы ему поверила. Тимур выглядел абсолютно счастливым, как если бы ему предложилраздавить «малька» сам Мик Джаггер. И царапины на его лице разгладились,побледнели и смотрелись теперь не так вызывающе.

А всё я.

Одно-единственное произнесенное мной слово возвысило менядаже над Миком Джаггером, не говоря уже о сошка помельче – типа португальскойпевицы Маризы или надоевшей до смерти Belle du Berry.

– Так ты его берешь, да? – Тимур все еще не могповерить, что его проблема разрешилась в столь рекордные сроки.

– Беру, беру. А что это за порода?

– Сфинкс… э-э… какой-то там. Переноску тоже возьми. Навсякий случай. А внизу стоит пакет с его плошками и горшком.

– А чем его кормить?

– Да чем хочешь. Он всеядный. Ну… – Тимур испытующепосмотрел на меня.

– Что – «ну»?

Если бы царапины на его лице были предоставлены сами себе,то они, без всякого зазрения совести, сложились бы в надпись «Я тебя больше незадерживаю!».

Латиницей.

– Ты не проводишь меня? – Я сделала вид, чтолатиница мне незнакома. – Не хочешь подняться, посмотреть, в какихусловиях будет содержаться твой питомец?

– Я бы с удовольствием поднялся… Но у меня встречачерез десять минут. О-о, почти опаздываю… – Вранье выглядело неубедительно, ичтобы хоть немного скрасить эффект от него, Тимуру пришлось приложить губы кмоей щеке.

Довольно мокрые и противные, между прочим. Неужели ондумает, что это телодвижение сразит меня наповал?

– Ну ладно, – я демонстративно стерланесуществующий след от Иудиного поцелуя, – не хочешь зайти в гости, тогдахотя бы помоги донести эту гребаную переноску до квартиры. Не будь уродом.

Цигель, цигель, – взмолилось экс-божество и похлопалопо несуществующим часам на запястье: точь-в-точь, как герой бессмертнойкинокомедии.

– Как есть урод, – бросила я в пространство, а коту меня под дубленкой мяукнул в унисон.

– Вот и я тоже от тебя без ума. Целую в губы,красотка!..

…Спустя минуту я уже стояла у края тротуара с переноской водной руке и с довольно объемным пакетом в другой. Пакетные ручки держались начестном слове: хороша же я буду, если они порвутся и содержимое мешка шлепнетсяв малоаппетитную грязную жижу, оставшуюся от вчерашнего снегопада!.. И как всеэто собирать и что делать, если коту взбредет в голову вырваться?

Но кот и не думал вырываться: он сидел смирнехонько и дажене выпускал когтей.

Погладив кота по голове, я меланхолично посмотрела вследшарабану экс-божества: он удалялся от нас с опасной для жизни скоростью, и этобольше всего напоминало бегство. По всем законам жанра я должна была испытыватьсейчас обиду, досаду и бессильную ярость. И презрение к себе, попавшейся надешевую уловку, на ржавый крючок прошлого, хотя и не окончательно забытогочувства. Меня цинично использовали, поставили раком, как выразилась быпрямодушная мусик; и счастье еще, что рядом нет Jay-Jay, иначе смысл выраженияпоставить раком мне пришлось бы объяснять довольно долго. Счастье, что рядомнет Jay-Jay, и жаль, что его нет. Уж он-то не отказался бы помочь мне перенестипожитки странного кота со странным именем Домино.

Jay-Jay – душка, не то что этот урод Тимур.

«Урод» была лишь фигура речи, не больше. Договорившись бытьчестной с собой, я наскоро провела ревизию пыльного архива, где хранились папкис кодовым именем «Тимур».

«Люблю» – весь материал изъят, возможно – уничтожен.

«Ненавижу» – весь материал изъят, возможно – уничтожен.

«Думаю о его шикарных волосах» – весь материал изъят,возможно – уничтожен.

«Стараюсь не думать о его шикарных волосах» – весь материализъят, возможно – уничтожен.

Та же восхитительная пустота обнаружилась и во всехостальных папках, а заодно – и файлах. Музыкальные пристрастия Тимура,гастрономические пристрастия Тимура, его увлеченность немецкой овчаркой идьяволицей, марка его любимых сигарет -

все было стерто.

Стерто! Вот так новость, вот так-так!

Стерто – и никакой обиды, досады и бессильной ярости. Да исамо имя «Тимур» в одно мгновение превратилось для меня в бессмысленный наборбукв, за которым не стояло ни истории, ни человека. Даже зубной щетки при немне оказалось. Тогда что такое «Тимур»? Тимуром называют ленточку на бескозырке?Может быть. Тимуром называют разновидность бактерий? Может быть. Тимуромназывают ветер, дующий с океана у побережья Сомали? Может быть. А в переводе нафранцузский «Тимур» звучит как «Belle du Berry»!

Может быть, может быть, может быть.

В архиве царят тлен и запустение, он зарос сорняками; мне быхотелось, очень хотелось, чтобы это была не просто сорная трава, а (какминимум) – колония венериных мухоловок, – но нет. При ближайшемрассмотрении сорняки оказываются такими же безликими, как имя «Тимур».

Я бы стояла так еще долго – посреди надвигающихся сумерек иянварской слякоти, если бы не призывное «мау-у-у!». Кот требовал внимания итребовал тепла.

– Уже идем, малыш… И кстати, если тебя интересует – ятеперь свободна. Совершенно свободна!

– Мау-мау! – сказал кот.

Он уже знал это, как знал многое другое. Единственное, чтооставалось в заброшенном архиве моей страсти – тени на стенах. Кошачью голову –вот что они мне напомнили.

– Признавайся, твоих лап дело? – в шутку сказала яи снова погладила кота между ушами.

– Мау-мау. Мау-у-у…

Если бы кот заговорил – человеческим голосом, пусть даже наязыке йоруба, – я бы нисколько не удивилась, такое у меня было настроение.Так я была полна ожидания чего-то не совсем обычного, но, несомненно, чудесногои радостного. «Все изменится, все будет совсем по-другому, совсем, –стучало у меня в висках, когда я поднималась, нет – взлетала – на свой пятыйэтаж. – Все будет по-другому, и я буду совсем иной. Держись, Ёлка,начинаются чудеса!..»