Читать книгу "Дорога без возврата - Анджей Сапковский"

Снова споткнулся. Разглядел, обо что. И тогда начал кричать.

У Неймана не было головы.

Что-то ударило его в грудь. Здыб, упав на колени, задыхаясь,кричал, кричал до боли, такой же точно крик бился в его ушах. Резко дернувшись,оттолкнул от себя руку в окровавленном поплиновом рукаве, из которого торчаласкользкая, гладкая, белая в окружающем мраке кость.

На газоне, на четком фоне редкой гряды подсолнухов, что-тосидело. Что-то, что было огромным. Огромным, как грузовик. Темно-синее небо,подкрасненное далеким неоном, слегка рассветлилось за плечами сидящего на травевеликана – словно это огромное нечто прорвалось сквозь небо и ночь, оставив засобой светящийся разрыв.

Очередной поезд, ворвавшийся на железнодорожный переезд,хлестнул заросли сверкающим бичом света. Здыб открыл рот и захрипел.

Сидящее на корточках на газоне горбатое чудовище с огромным,покрытым наростами брюхом, оскалившись, подняло тело Хенцлевского в корявыхлапах. Фары поезда взбурлили огороды тысячью движущихся теней. Здыб хрипел.

Чудовище разинуло пасть и с хрустом, одним щелчком отгрызлоХенцлевскому голову, далеко, с размахом, отшвырнуло тело. Здыб услышал, кактело ухнуло о конструкции из гофрированной жести. Моча теплой волной стекала поего бедру. Он уже ничего не видел, но знал, чуял, что чудовище, мернопереставляя короткие лапы с огромными ступнями, идет к нему.

Здыб хрипел. Ему очень хотелось что-нибудь сделать. Хотьчто-то.

Но он не мог.

КАПЛИ

Музыка, склеивающая Завесу, разрывалась, лопалась,распадалась на эластичные лоскуты. Трещина увеличивалась, с той стороны ползлаклубящаяся смрадная мгла, огромные, лохматые тучи, туман, насыщенный тяжестью,как плевок сырости, мешающейся с кислотным городским смогом. На крыши, наасфальт, на оконные стекла, на автомобили падали первые редкие капли.

Падали капли желтые, шипящие при соприкосновении с металлом,протискивающиеся в щели и трещины, где палили изоляцию кабеля и грызли медьпроводов.

Падали капли бурые, большие и вязкие, и там, где они падали,блекла трава, листья сворачивались в трубочки, чернели стебли и ветки.

Падали капли чернильно-черные, и там, где они падали,испарялся и плавился бетон, раскалялся кирпич, а штукатурка оплывала по стенам,как слезы.

И падали капли прозрачные, которые вовсе не были каплями.

Рената

У Ренаты Водо была безобидная причуда, чудаковатый обычай –неизменно, укладываясь в постель, она проверяла, опущена ли крышка унитаза изаперта ли дверь в ванную. Унитаз, открытый в таинственный и враждебныйлабиринт каналов и труб, был угрозой – он не мог оставаться открытым, незащищенным – ведь «нечто» могло из него выйти и застигнуть спящую Ренатуврасплох.

В тот вечер Рената, как обычно, опустила крышку. Проснувшисьот беспокойства, обливаясь холодным потом, трепеща в полусне, как рыба налеске, она попыталась вспомнить, закрыла ли дверь. Дверь в ванную.

Закрыла, подумала она, засыпая. Конечно же, закрыла.

Она ошиблась. Впрочем, это не имело никакого значения.

Крышка унитаза медленно поднялась.

Барбара

Барбара Мазанек панически боялась любых насекомых ичервяков, но истинный, вызывающий прилив адреналина страх и пробирающее всетело дрожью отвращение пробуждали в ней уховертки – плоско-округлые, юркие,бронзовые страшилища, вооруженные похожими на щипцы клешнями на конце брюшка.Барбара глубоко верила, что эта быстро бегающая, пролезающая в каждую щельгнусность только и ждет случая, чтобы вползти ей в ухо и изнутри выжрать весьмозг. Проводя каникулы в палатке, она каждую ночь старательно засовывала в ушизатычки из ваты.

В ту ночь, проснувшись от беспокойства, она невольно прижалалевое ухо к подушке, а правое прикрыла плечом.

Это не имело никакого значения.

Сквозь неплотно прикрытые двери балкона грязной маслянистойволной начали просачиваться и растекаться по комнате миллиарды юрких насекомых.Глазки их светились красным, а клешни на кончиках брюшек были остры, какбритвы.

 

МУЗЫКАНТЫ

– Конец, – сказал Керстен. Деббе молчала, сидянеподвижно, с широко раскрытыми глазами, легонько подергивая черным кончикомхвоста.

– Конец, – повторил пес. – Итка, мы не можемничего сделать. Ничего. Слышите? Пасибурдук, перестань, это не имеет смысла.

Хомяк перестал играть, застыл, поднял кверху черные слепыепуговки. Такой уж он и есть, подумал Керстен, не изменишь. Все ему приходитсяповторять два раза. Что ж, это всего лишь хомяк.

Деббе молчала. Керстен лег, опустил морду на лапы.

– Не удалось, и нечего дальше пытаться, – сказалон. – Завеса лопнула окончательно, и на этот раз нам ее не залатать. Онипрошли. Те. Оттуда. Понятно, Завеса вскорости срастется сама, но я не долженвам говорить…

– Не должен. – Итка оскалил зубы. – Не должен,Керстен.

– Кой-какие шансы еще у этого города есть. Пока Бородавчатыйне перешел на эту сторону, у города есть еще шансы.

– А другие города? – отозвался неожиданно Пасибурдук.Керстен не ответил.

– А мы? – спросил крыс. – Остаемся?

– Зачем?

Итка сел, опустив заостренную мордочку.

– Итак… Согласно плану?

– Ты видишь другие решения?

Издалека, со стороны селения, донесся до них звук. Волназвука. Керстен ощетинился, а Пасибурдук съежился в рыжий шарик.

– Ты прав, Керстен, – сказал Итка. – Это конец.Уходим в Бремен. Там ждут другие.

Крыс обратился в сторону Деббе, по-прежнему сидящей недвижимо,как пушистая полосатая статуэтка.

– Деббе… Что с тобой? Не слышишь? Конец!

– Оставь ее, Итка, – заворчал Керстен.

– У тебя такой вид, – шикнул крыс на кошку, –будто тебе их жаль. Что, Деббе? Жаль их?