Читать книгу "Сладкая горечь - Стефани Данлер"

– Нет, это для Джейка. Закинешь ему?

Я покачала головой.

– Ну же, детка, por favor, у меня дел невпроворот.

– Тебе по пути, – прошептала я.

– Отнеси ему выпивку и перестать быть дрянью, – прошептала она в ответ.

– Бэээ… – отозвалась я. – Слишком ранний час, чтобы материться.

Вытерев рот ручником, я провела языком по зубам, поверяя, не застрял ли там кусочек петрушки. Когда я забирала напиток, из принтера выполз первый тикет – с таким скрежетом обычно включается газонокосилка.

– Материться никогда не рано, – пропела Ари.

Скотт сказал:

– К чертям бранч.

Я сказала:

– Ваше здоровье.

Последний глоток вина еще пощипывал мне небо, когда я подошла к Джейку. Он стоял, прислонившись к задней стойке, и, скрестив на груди руки, смотрел в окно. Обслуживать было пока некого. Я поставила контейнер, побарабанила пальцами по стойке, чтобы привлечь его внимание, решила уже было уйти, потом все же окликнула:

– Джейк.

Он повернулся – постепенно, удивленный. Он не изменил позы.

– Это тебе. От Ари. – Я повернулась уходить.

– Эй, мне нужны ручники. – Он сделал глоток.

Неделями я убеждала себя, что происходящее между мной и Джейком исключительно плод моей фантазии. В реальности он редко со мной заговаривал. Спотыкалось это отрицание лишь об историю с устрицами. Возможно, что-то тогда и сдвинулось с мертвой точки, но я предпочитала не доверять своему ощущению. Но когда он попросил у меня еще ручников, все стало очевидно. Он флиртовал.

– Я уже дала тебе столько, сколько полагалось на бар, – осторожно сказал я.

– Мне нужно еще.

– Больше нет.

– И что, начнем запарную воскресную смену без ручников за стойкой? Что на это скажет Говард?

– Спросит, на что ты их разбазарил.

Подавшись вперед, Джейк оперся руками о стойку, оказался совсем близко ко мне, я уловила исходивший от него кисловатый словно бы хрупкий запах.

– Принеси мне чертовы тряпки.

Закатив глаза, я развернулась и ушла. Но внутри у меня все перевернулось и продолжало переворачиваться. Сколько раз Ник просил у меня то же самое, а я только кивала.

Мой тайный запас лежал в моем шкафчике – насколько я знала, я единственная, кому такое пришло в голову. Поскольку администрация держала ручники под замком, я решила, что и мне тоже стоит. Перед тем как отнести протирки, я допила свой «шпритц». Когда я вернулась, Джейк явно злился, что перед ним уселось целых шесть новых гостей, и я подумала, оставь тряпки и уходи, но вместо этого произнесла:

– Джейк, – и испытала упоенную дрожь, что требую его внимания, что заставляю его на меня посмотреть, – можешь заварить мне ассам?

Не уверена, объяснила ли все как надо раньше. Зубы у него были чуточку кривые. Выполняя последний заказ, он расстегивал пуговицу на воротнике рубашки, и кадык у него ходил ходуном, – так вибрирует зверек в клетке. После восьмичасовой смены волосы у него иногда вставали дыбом. Он пил так, точно он один на свете разбирается в пиве. Когда он смотрел на тебя, казалось, он один на свете тебя понимает, пьет тебя большими глотками и проглатывает. Кто-то сказал мне как-то, что у него голубые глаза, кто-то другой – что зеленые, но у них была золотистая радужка, а это совсем другое дело. Когда он смеялся, это было как взрыв. Если звучала музыка, которая его трогала, скажем, «Синее в зеленом» Майлса Дейвиса, он закрывал глаза. Его веки подрагивали. Стойка и гости словно бы исчезали. А потом исчезал он сам. Он выключал себя, словно бы щелкнув тумблером, и я стояла в темноте, ждала.

С приходом осени возвращались те, кого тут называли «наши люди». За тринадцать лет Ник ни разу не забыл, что пьет тот или другой завсегдатай. Если, входя в бар, они встречались с ним взглядом, напиток возникал на стойке еще до того, как они убирали в карман бирку гардероба.

Симона никогда не забывала годовщину или день рождения. Пока гости обедали или ужинали, она выжидала и лишь под конец появлялась с десертом-комплиментом, на котором шоколадным ганашем было выложено «Счастливой годовщины, Питер и Кэтрин» или еще что-нибудь в таком духе. У нее был миллион приемов и приемчиков, которым подражали другие официанты. Если гостю особенно нравилась бутылка вина, она отпаривала наклейку, переносила ее на чистый листок и вкладывала в конверт. Иногда они с Шефом на ней расписывались. Я никогда не могла вычислить точное соотношение, но вина она продавала в десятки раз больше всех остальных.

У нас была поддержка: во время каждого «семейного» хостес напоминала, кто из гостей придет, какие столы они предпочитают, что любят, что не любят, на что у них аллергия, иногда выуживала из заметок, что они ели прошлый раз, особенно если возникли какие-то осложнения. Но какой бы сложной компьютерной базой данных ни пользовались администраторы, – а я уверена, она была первоклассной, – она не могла сравниться со старшими смены и их памятью. С их врожденным гостеприимством. С их умением предвосхищать нужды ближних. Вот где в сервисе иллюзия сопричастности и заботы сменялась чем-то истинным. Гости возвращались в ресторан ради ощущения, что о них заботятся.

Но гостей следовало держать на расстоянии. Дружественность и панибратство лишь ставят людей в тупик: сколь бы ни хотелось завсегдатаям верить, что они тут «свои», слишком многое нас разделяет.

Цитируя Уолтера: «Завсегдатаи – не друзья. Они гости. Боб Китинг – ханжа и лицемер. Я десять лет его обслуживаю, а он понятия не имеет, что вокруг его столика ходит старый педик. Никогда себя не выдавай».

Цитируя Ариэль: «Никогда не ходи на свидания с завсегдатаями. Иногда они вдруг спрашивают про мою личную жизнь, и это так неловко. Этим людям даже не нравится музыка. Или – о боже! – однажды одной тетке понадобилось выпить на сон грядущий, и Саша в шутку посоветовал ей «Парковку», а она взаправду туда заявилась. Так нельзя».

Цитируя Уилла: «Самой большой ошибкой, какую я совершил в мой первый год, было принять билеты в оперу у Эммы Фрэнкон. Я решил, мол, это потрясающе, я даже надел костюм. Знаю, на сцене она выглядит хорошо, но у нас же двадцать лет разницы, я думал, это совершенно невинно. «Ла Травиата», минет в такси, потом две ночи, когда она просто позорила себя в баре. Больше она у нас не появлялась. Говард был недоволен».

Цитируя Джейка: «Гости выглядят гораздо лучше, когда вас разделяет барная стойка».

– Я и забыл, что у тебя рука от природы так не выворачивается. – Уилл самодовольно скрестил на груди руки.

Он подловил меня у станции официантов, той, что была возле туалета для инвалидов. Я считала, что там меня не видно, и практиковалась укладывать на руку по три тарелки разом. Кое-кто из бэков умел носить по четыре: три надежно размещены вдоль руки до локтя левой, пальцы правой держат четвертую. Тарелки расставлялись так, чтобы первую можно было молниеносно поставить на позицию один, а освободившейся рукой ставить остальные широким жестом слева. Тарелки всегда ставились согласно тому, как Шеф задумал блюдо – как картина, должным образом повешенная на стену.