Читать книгу "Эшафот забвения - Виктория Платова"

Почему все так безобразно напились?

Впрочем, напились не все. Спустя секунду я уловила на себечей-то пристальный трезвый взгляд. На полу, на скатанном в кольцо кабеле, сунувруки под мышки и скрестив ноги по-турецки, сидел осветитель Келли. Пожалуй, онне так молод, как кажется на первый взгляд, ему не меньше тридцати трех –тридцати пяти, подумала я. Обычно бледное и маловыразительное лицо Келливыражало крайнюю степень удовлетворения: плотно надвинув наушники плейера, ончто-то слушал. У меня была отличная память на лица, но вот Келли я бы не узналана улице. Должно быть, ему не очень-то везет с женщинами, бедняжке.

– Что слушаете? – спросила я только для того, чтобычто-то спросить.

Келли снял наушники и мечтательно улыбнулся:

– Фрэнк Синатра. “Лунная река”. Вам нравится ФрэнкСинатра?

– Да. – Я знала лишь одну песню Синатры – “Нью-Йорк,Нью-Йорк”, да и то слышала ее только в исполнении Лайзы Минелли. Но не огорчатьже добродушного кроткого осветителя…

– Хотите арахиса?

Не дожидаясь ответа, он вынул из кармана комбинезона пакетикс орешками и протянул его мне.

– Вы выглядите трезвым, – сказала я.

– Вы тоже. Я вообще не пью. У меня язва.

– Мы с вами – единственные трезвые люди в этом бардаке,– подвела итог я. – Нужно здесь убраться. Вы не поможете мне?

– Да, конечно.

Келли поднялся, вынул кассету из плейера и направился с нейк магнитофону куда-то исчезнувшего вместе с Музой композитора БогомилаСтоянова. И сейчас же все пространство павильона наполнилось глуховатымнепрофессиональным и обворожительным голосом Фрэнка Синатры. Жаль, что я неслышала этого голоса раньше…

– Вы не возражаете? – запоздало спросил Келли, собираяпустые бутылки со столов.

– Нет, конечно же, нет.

– Многим это не нравится, многие считают егоустаревшим, многие предпочитают ничего не помнить. – В голосе Келли вдругпослышалась скрытая угроза.

– Я не знаю, как это может не нравиться. – Я была почтиискренней.

Вдвоем мы убрали павильон за полчаса. Разговаривать было совершенноне о чем, хотя мне и понравился Келли: тишайший интеллигент, любитель йогуртови молочного рисового супа, сканвордов на последней странице иллюстрированныхжурналов и мемуаров Талейрана – мечта любой библиотекарши без претензий.

– Вы давно работаете на “Мосфильме”? – спросила я,потому что молчать было глупо.

– Не очень. – Он был немногословен.

– Вам нравится кино? – Боже мой, какие глупости яговорю!

– Похоже, что это смысл моей жизни, – равнодушно сказалКелли.

– Почему вас так странно зовут – Келли?

– Это старая история. Такая старая, что я ее даже непомню…

Определенно, мне что-то напоминала эта кличка, это короткоеамериканизированное имя, но вот что – этого я вспомнить не могла…

Нашу милую беседу прервал невесть откуда появившийся второйоператор, белобрысый Антоша Кузьмин.

– Что я вижу! Мужчина и женщина, почти Клод Лелюш, – итакая проза! Убирают бутылки! Дайте заработать несчастным уборщицам! Я домойсобираюсь, могу подбросить.

У Кузьмина был раздолбанный старый “москвичек” по кличке“козлоид”. Не проходило и дня, чтобы от “козлоида” не отваливалась какая-либосущественная деталь – от генератора до выхлопной трубы. За рулем “козлоида”Антоша был похож на камикадзе, он постоянно влипал в ДТП, и его допотопнуюколымагу ненавидели все гаишники Москвы. Из последней серьезной передряги еговытащил все тот же местный оперуполномоченный божок Братны.

– Я – пас, – так же тихо сказал Келли. – Мне за город,так что компании я вам не составлю. Останусь здесь. Кому-то же надо приглядетьза людьми, пока они проспятся.

– А ты, Ева?

– Подожди меня, я сейчас…

* * *

…Всю дорогу Антоша ныл о дороговизне запчастей, о скотствегаишников, о наглости братвы на “бээмвушках” и навороченных джипах. Кроме того,мы прихватили целый выводок опоздавших на метро растяп – “подкалымить – святоедело для несчастного автолюбителя, ты же не будешь возражать, мать?”.

Я не возражала и потому добралась домой только после трехчасов ночи: так поздно я еще никогда не возвращалась. Некоторое время япостояла на лестничной клетке в предчувствии скандала: мнительный Серьга можетобвинить меня в чем угодно (проституции, нимфомании, грязной случке с водителемпотасканного “Запорожца”, наплевательском отношении к слепому инвалиду и прочихсмертных грехах). И никакими оправданиями насчет первого съемочного дня я неотделаюсь. Набрав побольше воздуху в легкие (он еще понадобится длябеспрерывных оправданий в стиле одесского Привоза), я толкнула дверь.

Самым удивительным было то, что никто не встречал меня.

Это было нарушением нами же придуманных правил, и мне это непонравилось. Снимая ботинки, я прислушалась к звукам в квартире.

Серьга с кем-то разговаривал.

Если это очередные варяги с воровскими замашками,потенциальные кандидаты на оставшееся у нас ценное барахло, – я просто невыдержу…

Но то, что я увидела в нашей маленькой комнатушке, поразиломеня. С тех пор, как сегодня утром я покинула ее, она волшебным образомпреобразилась. Теперь это было не затрапезное прибежище отверженных, а филиалмаленькой независимой радиостанции: несколько тяжелых катушечных магнитофонов изаписывающая аппаратура более мелкого калибра, катушки с пленкой, какие-топудовые справочники, сваленные в одну большую кучу прямо на вытертый ковер;большие, небрежно разлинованные амбарные книги.

Серьга с кем-то доверительно ворковал по телефону. Телефонтоже был новехонький – черный “Панасоник”, – о таком Серьга даже мечтать немог.

– Серьга!..

Не отрываясь от трубки, Серьга приложил палец к губам: тише,не мешай, ты же видишь, я занят… Я уже успела принять ванну, а Серьга все ещеразговаривал по телефону. Наконец он положил трубку.

– Прикури мне сигарету, – переводя дух, сказал он.

– Ты же бросил курить…

– Ты же знаешь, что никто и никогда не бросает куритьпо-настоящему.

Я выбила из пачки две сигареты, и мы с Серьгой закурили.

– Что здесь происходит? Откуда эта аппаратура?

– Как раз сегодня днем смонтировали… Я же говорил,Гошка пристроил меня на работу.

– Секс по телефону?

– Что-то вроде того. Эти несостоявшиеся самоубийцы тактебе мозги оттрахают, что не обрадуешься…

– Самоубийцы?

– Ты совсем заработалась. Я же говорил тебе о кризисномцентре, о телефоне доверия для смертничков… Пока ты со своим режиссеромразвлекалась, они меня поднатаскали, протестировали, провели показательныестрельбы, сказали, что я – парадоксальная акцентуированная личность сосклонностью к нестандартным психологическим ходам. С аппаратуркой обращатьсянаучили. А сегодня благословили на подвиги во имя жизни.