Читать книгу "Перевод русского. Дневник фройлян Мюллер – фрау Иванов - Наталья Баранникова"

– Забери его, умоляю, увези на родину. В знак того, что между нашими странами не будет войны, – и добавил быстро, не давая мне возразить: – Этот кинжал спас жизнь моей мамы.

И сердито захлопнул за собою дверь.

Кто спиливал свастику под покровом темной украинской ночи? Где этот когтистый знак теперь обретается, в чьей коллекции?

Невероятно! Не понимаю, почему я не остановила его? Почему не попросила, не заставила рассказать потрясающую историю? Ну конечно, понятно, я оберегала себя от его откровений, боясь неумолимого продолжения… Дрожащими руками заворачивала в тряпочку страшный кинжал, который, может быть, пронзил насквозь чью-то жизнь и каким-то образом спас женщину – каким таким образом? Не могла же мамочка прикончить офицера и прибрать кровавый кинжал к рукам – она бросила бы его и бежала. И далеко бы не убежала. Доктор говорил, что его мама была еврейкой… Любовная связь еврейки и офицера СС! Конечно, кто же еще имел право распорядиться жизнью или смертью евреев в оккупированных городах? О боже мой, а если это было здесь, в Донецке? Здесь расквартировалось офицерство. Евреев Донецка расстреливали и сбрасывали в шахту 4/4-бис. Всех – возраст и пол значения не имели. Но маленький Даниил и его мама остались живы. Как? Если при освобождении Донецка офицер бежал, то разве мог он оставить ей на память элитный атрибут – нет! Как же он оказался в ее руках? Да как же она его хранила? Это же каралось законом – каралось все подряд, даже если не за что было карать, а уж если есть за что… Кто спиливал свастику под покровом темной украинской ночи? Где этот когтистый знак теперь обретается, в чьей коллекции? Да может, было это не в Донецке, а где-то еще?

Девушки отплясывали ламбаду так самозабвенно, словно никаких забастовок, дефицита и кризиса – да что им, красивым, до политики ли…

И ни на один вопрос не находилось ответа, и ни одна моя версия не развивалась логично. Может, это и была история безответная и нелогичная. Но что-то ведь заставило еврейку сберечь нацистское оружие и передать взрослому сыну! Что-то ведь сподвигло и его посвятить жизнь реанимации и спасать пострадавших в шахтах, пусть даже это «что-то» было и неосознанным. Но, может быть, – ниспосланным…

Извините, да мне-то что с этим кинжалом делать? Как, по-вашему, я смогу это вывезти в Германию?!

Так подумала я, сердясь на то, что Даниилу Корнеевичу все же удалось произвести на меня впечатление, и убрала кинжал на дно чемодана.

«В знак того, что между нашими странами не будет войны».

Засело прочно. Превратилось в навязчивую идею, в священную задачу.

Сначала я оставила кинжал у друзей в Москве – привлекла сообщников. Друзья мои были в ужасе и в восторге. Во-первых, они сказали, что у меня не все дома, что кинжал этот отвечает всем требованиям для запрета на вывоз: антисоветчина, оружие, драгоценный металл, антиквариат. А во-вторых, они с жаром и удовольствием вовлеклись в противозаконные штучки, в выполнение моей «священной миссии», и сокрыли кинжал в книжном шкафу, за громоздкими альбомами по искусству.

Через полгода мне представился идеальный случай переправить оружие «на родину», как выразился доктор. В нашем тесном выставочном мире, где представители компаний, выпускающих или продающих медицинскую технику, хорошо друг друга знают, я встретила давнего друга и коллегу Ральфа Кирхнера, который привез на московскую выставку тяжелую артиллерию: молотки, искусственные металлические суставы, пилы для ампутации и разные большие железяки для ортопедии… Кинжал спрятался среди инструментария и спокойно пересек границу. А Ральф таким образом тоже примкнул к сообщникам. Всем, кто был «в деле», нравилась идея донецкого доктора: «В знак того…»

Я тогда не знала, что больше никогда не увижу спасателя шахтеров Даниила Корнеевича. Тайную историю своей мамы и, может быть, свою, он унес с собой в могилу, не доверив никому – кажется, он не был женат и не имел детей… Вспоминая о нем, я всегда невольно думала и про его загадочную историю и принималась распутывать клубок своих предположений и фантазий: как оно там было, как могло быть… Но только сильнее запутывала, поэтому и оставила как есть.

Но «священную задачу» я выполнила и горжусь этим. Вермахтский кинжал живет у меня дома. Поэтому нет войны между нашими странами.

Шахматный этюд

(1982)

В самом начале восьмидесятых, когда приходилось подрабатывать переводами и преподаванием, у меня был частный ученик, по профессии адвокат, который замыслил путешествие в Россию с целью нажить приключений на свою голову.

К поездке он готовился тщательно, заблаговременно, и изучение языка было частью его плана. Маршрут был довольно типичный: через Финляндию в Ленинград и оттуда – в Москву. С ним должен был отправиться его друг Штэфан, с которым я познакомилась несколько месяцев спустя, сатирик и кабаретист.

Хотя Михаэль был адвокатом, а не артистом, он мог бы запросто выступать дуэтом со Штэфаном – оба они были высокими, крепкими, бородатыми и громкими. Правда, у адвоката борода была буйной, но гладкой, а у сатирика – кучерявой и неухоженной, росла себе во все стороны.

Вместе купили они старенький желтый автобусик «Мерседес» и переоснастили его внутри так, чтобы в нем можно было ночевать. Путешествовать туристом по Советскому Союзу было непростой задачей: маршрут должен был быть четко определен и заявлен и двигаться нужно было только в соответствии с этим маршрутом, отмечаясь в каждом пункте прибытия – строго!

Оба друга были одержимы страстью – шахматами – и играли в приличном клубе, который входил в первую лигу Германии – недурно! Ах, если бы я могла посвящать время таким радостям, как шахматы, эта игра была бы моей!

Так вот, Михаэль и Штэфан задумали посетить в Ленинграде шахматный клуб. Они мечтали сразиться с самим Корчным! Наверное, предвкушали, как ему доложат о прибытии шахматистов из первой лиги Германии – хитрая искорка азарта тотчас вспыхнет в его глазах и он не сможет отказать им в поединке!

Конечно, мы с Митей думали – что бы полезного отправить с этими лохматыми чудиками в Ленинград. Идею подала мама.

Когда-то мой папа заказал для мамы норковую шубу. Мама упиралась и говорила, что у нее есть прекрасная каракулевая (и правда красивая – нежно-коричневая, мелким бесом), но папа мечтал видеть маму в норке – и точка. Мама согласилась. Когда приблизились холода и шуба была почти готова, – папа умер. Мама с тех пор носила только норку, потому что так хотел папа, так что каракулевой пришлось отправиться в кладовку. Мы решили, что эта шуба может стать прекрасным подарком для Ларисы Федоровны, моей свекрови. Шубу завернули в бумагу, уложили в потайные кладовки желтенького автобуса и отправили в Ленинград.

Но кто бы сомневался в том, что этих подозрительных бородатых хиппи в потертом автобусе не обыщут на границе с головы до пят? Шубу сразу нашли – и заставили вписать ее в декларацию. Но все же – слава отважным путешественникам! – по прошествии нескольких дней Михаэль и Штэфан возносили эту шубу на руках на третий этаж дома на Литейном проспекте, где проживала Лариса Федоровна.