Читать книгу "Александр Мальцев - Максим Макарычев"

Великий тренер Анатолий Тарасов называл его «Есениным русского хоккея». «Моцарт на льду», «Паганини с клюшкой» – таких эпитетов удостаивался Александр Николаевич Мальцев от журналистов и простых поклонников этой удивительной игры. Элегантность, изящество, легкость и красота – эти черты Мальцев привнес в мужественную борьбу настоящих атлетов на ледовой площадке. «Сашка играл красиво, а кто не любит красоту? – задается вопросом многолетний партнер Мальцева по сборной СССР, ее капитан Борис Михайлов. – Требовательный Тарасов учил нас: “Настоящий хоккеист должен хорошо играть и видеть блондинку, сидящую во Дворце спорта в четвертом ряду”. Так вот, Саша видел двух блондинок. Почему? Потому что он – Есенин».

Хоккей для Мальцева был не просто одним из видов спорта, а искусством. Чего стоит одно высказывание известного советского комментатора Виктора Набутова о его игре: «Мальцев провальсировал между защитниками». И от этого «вальса Мальцева» приходили в шок и трепет лучшие вратари мира.

«Стихи писать я, увы, не умею. Но поэзию любил всегда и стремился найти ее в хоккее, – признавался Александр Мальцев. – Почему среди наших преданных болельщиков немало известных поэтов? Наверное, потому, что их вдохновляет страстная борьба на ледяной площадке, непримиримое столкновение сильных мужских характеров. Сопереживание трибун – вот главная для меня награда. А если ты чувствуешь, что больше не способен своей игрой взволновать людей, – значит, настало время уходить».

«У одаренных пловцов есть чувство воды. Не знаю, есть ли у хоккеистов это осязаемое чувство льда, но у Александра Николаевича Мальцева, безусловно, было чувство ледового пространства. Настолько он органично вживался во все перипетии игры на хоккейной площадке», – полагает известный телекомментатор Григорий Твалтвадзе.

Александра Мальцева любили вне зависимости от клубных пристрастий. Ему симпатизировали болельщики «Спартака» и ЦСКА, «заклятых» друзей-соперников московского «Динамо», которому Мальцев ни разу не изменил за свою карьеру. «Я видел, как много у “Динамо” болельщиков, и как я мог им изменить? Никуда переходить никогда не думал. Считал и считаю, что если тебя пригласили в клуб, то надо быть преданным ему до конца и закончить карьеру в нем» – так немного непривычно по нынешним временам «шараханий» игроков из команды в команду говорит Мальцев.

Любой матч с его участием из рядового события превращался в праздник. Пожалуй, так искренне, действительно всем народом, живущим на одной шестой части суши, любили разве что Владимира Семеновича Высоцкого, а из спортсменов – друга Мальцева, армейца Валерия Харламова, и спартаковского футболиста Федора Черенкова. Как в театр «на любимого актера», так и в ледовый дворец люди ходили «на Мальцева».

Чем же он так полюбился тем, кто видел его игру? Все гениальное, как всегда – просто. Александр Мальцев старался играть вдохновенно, с тем непосредственным, «дворовым» мальчишеским куражом, который теряется у большей части талантов на пути во взрослый хоккей. Тот хоккей, который требует одного – «его величества» результата. Когда игрок, пусть даже самый большой талант, лишается возможности импровизации и загоняется тренерами в тактические рамки и схемы.

Я долго пытался понять, что все же выделяло Мальцева из большого количества таких, как он, хоккейных талантов на Руси, крутивших такие же непредсказуемые финты, бросавших «неуловимые» шайбы в самые «паутины» ворот. Потом вдруг озарило – Мальцев, как и его друг Харламов, делал эти вещи с легкой улыбкой. И когда обводил, и когда забивал, и даже тогда, когда его нещадно сбивали на льду. А делать великие по сложности вещи с улыбкой на лице – это удел гениев.

Вспоминаю, что самыми популярными передачами на советском телевидении в 1970-е годы были хоккейные трансляции. В нашей 109-й московской школе на юго-западе Москвы в Мальцева и Харламова были влюблены мальчишки и девчонки. Мы знали в лицо всех наших хоккейных звезд, вырезали из газет статьи об этих игроках, заметки о сыгранных ими матчах, клеили эти небольшие вырезки в школьные разлинованные тетрадки. Для нас Мальцев и его партнеры по сборной были настоящими небожителями.

Я полюбил этого игрока, когда в декабре 1978 года отец впервые отвел меня в переполненные «Лужники» и сказал: «Смотри, там, на льду, живой Мальцев». Восьмилетний мальчишка родом из Хабаровска, где хоккею с шайбой предпочитают хоккей с мячом, я первый раз очутился в ледовом дворце под крышей. Был жутко морозный декабрь одной из самых холодных московских зим XX века. И там, в старых добрых «Лужниках», где лед, кажется, был «теплее» лежащего на улице снега, я впервые увидел своего будущего кумира.

Тогда, в конце 1970-х, дворы московских спальных районов «дышали» не выхлопами набитых впритык друг к другу иномарок, а наполнялись той свежестью, которая идет от только что залитого добродушным дворником льда. Едва сделав уроки, мы, мальчишки с московского Юго-Запада, мчались на любимую дворовую коробку через дорогу напротив гостиницы «Салют» и медицинского института, а учтивый дворник, дядя Гриша, просил немного подождать, пока застынет лед. «Чур, я буду Мальцевым! Чур, я буду Харламовым!» – первые счастливчики, выбежавшие на коробку, неважно, в коньках или в валенках, лишь бы с клюшкой, мы, словно победители из знаменитой песни «АББЫ», получали все. «Наше все» было таким маленьким счастьем. Мы всего лишь бились за право побыть в своем дворе Мальцевым или Харламовым, любимыми хоккеистами нашего народа той эпохи…