Читать книгу "Азбука легенды. Диалоги с Майей Плисецкой - Семен Гурарий"

А в последнее время хамская вседозволенность на телевидении просто расцвела. Я тут недавно видела случайно передачу «Танцы со звездами» и возмущалась судьями, какие они наглые там сидят, эти судьи. Одна Сигалова чего стоит. Я что-то ничего не припомню, что она сама талантливого сделала. Просто нахалка в роскошном платье. А судит и говорит с таким видом, что я, когда она показала единицу вместо десятки, даже подумала: она с удовольствием на этот кол участников и посадила бы.

А Вас там цитируют иногда. Совершенно безобидно, как высший авторитет. Правда, Максим Галкин заметил по поводу одного Вашего высказывания, что это и до Плисецкой говорили.

Вот как! А я и не знаю, что я сказала или не сказала. Никак не могут меня забыть. А Галкин, вероятно, немножко в претензии ко мне. Потому что я Аллу Пугачеву не поздравила. Вы знаете, все имеет подоплеку, все.

А с чем Вы должны были ее поздравить?

Кто-то позвонил мне от нее и спросил, не могла бы я ее поздравить. У нее был день рождения. Но ни то ни се – 56 или 57 лет. Я сказала, что подумаю. А потом ответила отказом. Вероятно, она сама или из ее окружения хотели, чтобы, так сказать, золотая рыбка ей прислуживала. Да, но это не получилось.

Во всяком случае, судьи на передаче ведут себя нахально: выскочка Канделаки, при полном гриме, ничего в танцах не понимает, а судит жестоко. Профессионал Цискаридзе тоже ужасный наглец, себя показывает, судит не просто жестоко, а еще и с таким видом – вы, мол, г…, а я профессор.

Цискаридзе любит поучать с видом ментора.

Да, а один из участников по фамилии Невский предложил ему смело: «Коля, выходите сюда и станцуйте, покажите». И он спасовал.

«Приговоры» подобного рода могут молодых и руинировать.

И унизить. И не только молодых. Унижение в любом виде отвратительно. Совсем юной и в присутствии того же Миши Ваймана мне довелось наблюдать отвратительную сцену унижения. Но все по порядку. В Большом театре шла «Спящая красавица» два раза подряд за какие-то 4–5 дней. Может, я кого-то заменяла. Теперь уже это не вспомню. И я какой-то кусочек в балете сделала по-новому. Такое бывало со мной. После спектакля мы были на даче у Василия Сталина. Даже нет, в его квартире в Москве. Там была еще моя тетка Мессерер со своим тогдашним мужем Фарманянцем. Он дружил с сыновьями Анастаса Микояна, которые меня и пригласили. А у меня в гостях был Миша Вайман. Мне сказали – приводи и его. Еще кто-то был, уже не помню. Так вот, во время застолья Василий вдруг говорит мне: «…а в одном месте ты сегодня один кусок не так танцевала…» Я была совершенно поражена. Не всякий балетный человек это бы заметил.

Значит, он любил балет?

Я не знаю. По-видимому. Во всяком случае, заметил. Балетным такие мелочи неинтересны. Делай как хочешь. Любил или не любил, я не знаю. Но с балетными он приятельствовал. Это не значит, что со мной. Я всего один раз у него в гостях была. И стала свидетельницей отвратительной сцены того, как он издевался над своим адъютантом, офицером армянином. Помню, тот смотрел на него ненавидящими глазами, а Василий заставлял его танцевать. Наставлял пистолет и заставлял. Армянин кричал натужно «Асса!» и танцевал. В комнате на полках стояли всякие бутылки, и Василий стрелял в них. Он вел себя так, что невозможно было не запомнить. И трудно забыть. Он был, конечно, избалован. На столе у него, помню, были свежие помидоры. Зимой-то, во время войны… а напился он с горя. У него кто-то погиб из товарищей по полку. Он все время повторял: «У нас такие плохие самолеты…»

Боялся ли он отца?

А кто его не боялся, все боялись.

Политики сталинской эпохи – Молотов, Ворошилов, Калинин и прочие. Что это было за «племя» такое? Вроде бы нормальные люди, читавшие книги, увлекавшиеся футболом, замечавшие даже нюансы в классических балетах. И в то же время садисты, унижавшие ради собственной потехи других. Государственные мужи, любившие своих жен и близких. Но всегда готовые их же (не говоря уже о миллионах анонимных жертв) отдать на заклание, если того требовал узурпатор.

Они такие жалкие, несчастные все были там наверху. Всего боялись. Представьте себе, на следующий день после ареста жены Молотов сидел в 9 часов уже на работе как миленький. И, вероятно, дрожал, чтобы его самого не посадили. Он знал, что Сталин за ним наблюдает, что у того разговор короткий. А маршал Ворошилов? Ходил всю жизнь в мокрых штанах.

Можно предположить, если бы Климент Ворошилов командовал войсками фактически, Отечественная война была бы проиграна.

Несомненно. Его потому и держал Сталин около себя, что он такой ничтожный был. Не Конева или Жукова. Хотя Жуков в свою очередь солдат особенно не жалел. Войну вы играли количеством, а сколько погибло, ведь заставляли идти по минным полям, под дулами своих же.

Сталин держал страну с полными штанами. Буквально, и это страх был животный. Люди боялись не только сказать, но и посмотреть. За то, что не так посмотрел, можно было получить расстрел. Сталин мог встретить кого-нибудь в коридоре и спросить: милый, ты еще на свободе? Или через некоторое время: ты еще не расстрелян? Представляете, с какими штанами был этот человек? И как он жил? А потом, уже спустя какое-то время, он мог во всеуслышание сказать: хорошо, когда люди понимают юмор, – правда, товарищ такой-то? Всё.

А если представить, что вообще феномена страха нет, не существует?

Конкретно у кого-то? Что же, с этим надо родиться. Это не воспитывается. Как самодисциплина или порядочность. Или она есть, или нет. Хотя я встречала и таких людей, и таких. Некоторые пытались в себе воспитать самодисциплину. Хотя дисциплину можно в себе выработать под дулом страха, а можно от большой заинтересованности в чем-то. Я не знаю, надо подумать. Мы так с ходу спонтанно заговорили на эту тему. Страх может быть за свою карьеру, за свою жизнь. Люди со страху либо помалкивают, либо совершают преступления.

Страх – такое низменное чувство. Оно так унижает человеческое достоинство.

Обязательно. Конечно, мы уважали первых диссидентов, которые когда-то вышли на Красную площадь и знали, что если их не расстреляют, то наверняка посадят. На них до сих пор мы смотрим как на героев. А те люди, таких мы тоже знаем, которые боролись за свободу, потому что уже можно было, – это уже другое. Сначала уехали за границу – и там они чувствуют себя героями. Нет, герои те, что вышли тогда на Красную площадь и их посадили.

У кого спрашивать, как не у Вас, коли мы заговорили о страхе. Вы же с детства, наверное, испытывали это чувство?

А вот и нет. Вы знаете, я была человеком не очень сознательным. И не боялась от бессознательности. Так тоже может быть. Я по-настоящему не понимала, что такое страх. Да, вспоминаю себя в детстве и думаю, что просто не понимала. Такое может быть.

Или от наивной доверчивости? Многие даже смелые поступки совершают по наивности или непониманию.