Читать книгу "Азбука легенды. Диалоги с Майей Плисецкой - Семен Гурарий"

Как общались между собой сестры Брик? У меня такое ощущение, что их отношения напоминали поговорку: «Две целующиеся женщины похожи на двух боксеров перед схваткой».

Не уверена в этом. Что-то я не очень понимаю это изречение. Имеется в виду, что женщины неискренни, что ли? Ну, бывает, когда целуются, это ясно – не очень искренно, а бывает, и очень часто, вполне искренне. Вы знаете, отношения сестер были непростые. Иногда искренние, иногда нет. Я их называла про себя «умнющие стервы». Обе. Лиля не считалась с Эльзой. Она бесконечно что-то требовала: лекарства, платья, косметику. Эльза негодовала: «Что, Лилечка духами поливается?» Судите сами. Когда я первый раз вернулась из Парижа в Москву, Лиля встречала меня на вокзале и первое, что спросила, вместо здравствуйте: «Ну что, много Эльза про меня гадостей наговорила?» Эльза ее почему-то побаивалась. А Арагон ее и вовсе не любил и не слушался. Дело в том, что Эльза много из-за нее плакала и нервничала. И это не могло ему понравиться. Уже после нашей размолвки и смерти Эльзы он пришел, несмотря ни на что, в Большой театр на «Анну Каренину», сидел в царской ложе и бешено аплодировал.

В России ищут национальную идею. Ищут упорно, веками. А на самом деле она давно уже укоренена в сознании миллионов россиян. Думая о судьбах сестер Брик, приходишь к убеждению, что это история в сугубо российском стиле. Мне кажется, что менталитет граждан России и сейчас, к сожалению, мало изменился. При всей внешней фасадной атрибутике.

Мы всегда были «родиной слонов», наши карлики – самые высокие, часы – самые быстроходные и точные. Теперь, по-идиотски, у нас все иностранное. Все эти объявления в городах и поселках: мини, макси, кафехаус… Русский человек читает это и не знает, что такое хаус. А иностранцы не знают русских букв. Все-таки в большинстве своем у нас в стране не разговаривают на иностранных языках. Тогда спрашивается: для чего и для кого все это? Я видела в Москве вывеску: «Маленький супермаркет», представляете? И люди не реагируют на такую нелепицу. Принцип, по сути, остался тот же: или ничего нельзя, или все можно. Кем это приветствуется? Вроде бы никем. Тем не менее, на все есть свои причины. Общество, благосостояние граждан настолько во всех сферах расслоились и криминализировались, что не удивительно, что в стране появились свои террористы и фашистские сборища. Не от хорошей же жизни. Я знаю замечательных спортсменов, которые на пике своей карьеры были выброшены практически на улицу и оказались на краю нищеты. Они и пошли на службу к бандитам.

К счастью, мир стал более открытым. Вся надежда на новое поколение.

Конечно, есть замечательная молодежь, увлеченная делом, своей профессией. Меня лично очень интересует – какая она? Ведь что мы видим? Техника двинулась невероятно во всех областях. И в искусстве, и в музыке. В инструментальном исполнительстве просто играть хорошо уже недостаточно. Нужен сверхвыдающийся результат. Но в погоне за сверхрезультатами теряется главное – искусство интерпретации, поэтический смысл произведения. А в балете? В погоне за огромными шагами танцоры сбиваются на спорт. Зад висит, а ноги летят в разные стороны. Это уже некрасиво. Во всем должна быть мера. Конечно, очень показательно, когда маленькие дети в массовом порядке могут играть наизусть трудные произведения Щедрина. Это невозможно было представить себе лет двадцать назад, не говоря уже о более раннем периоде. Разве это может нас не удивлять и не радовать? Но увеличивается ли количество ярких талантов? Это вопрос вопросов. Может быть, поэтому с одной стороны – продвинутые в профессиональном отношении молодые люди очень внушаемы, с другой стороны – сами себе не верят. Слышат, смотрят, но не могут выработать собственное мнение.

Вам легко говорить, у Вас есть практически обо всем собственное, независимое мнение. А как быть тем, кто свой жизненный путь только начинает?

Можно на всю жизнь остаться беспомощно начинающим существом, если постоянно поддаваться оглуплению примитивными идеями борьбы с неким внешним врагом и воспитываться на безликих телепередачах и книгах, лишенных вкуса. Вероятно, так было во все времена. Но в нашу эпоху телевидения все стало более агрессивно и подчинено одним и тем же лицам.

Меня поражает современная манера поведения на телевидении не столько даже политиков, сколько артистов, певцов и прочих деятелей культуры. Взяв на себя роль неких проповедников, они после весьма некачественных, а порою и откровенно непрофессиональных выступлений взяли себе за норму с фальшивой экзальтированностью объясняться публике в своей преданности ей.

Это персонажи, а не персоны. Надутые, пустые и наглые. Просто «раскрученные» связями – у одной муж министр со своими виноградниками, у другой – генерал. Третий приваживает критиков, даже дослужился до высокого чина, руководит другими, а сам не прочитал ни одной книжки. И это не только на телевидении.

Вы как-то сказали мне, что после издания Ваших книг обиделись не те, кого Вы критиковали, а те, кого Вы не упомянули совсем.

Да, это так. Что толку говорить о некоторых, пусть и известных, людях? Да, они профессиональны, но не более того. Профессионалов много. Если танцор удивляет всех своими и в самом деле красивыми ногами, но, по сути, совершенно не артистичный, примитивный… Нет-нет, о таких настоящих «балетных мальчиках» говорить неинтересно. Ведь не секрет, что частенько авторы той или иной печатной публикации выбирают себе, так сказать, героев, руководствуясь лишь приятельскими отношениями. Соответственно камуфлируют факты. Для меня это абсолютно неприемлемо. Если мне, скажем, работы хореографа Леонида Мясина мало знакомы, я не буду о нем сказки рассказывать. К сожалению, и то, что восстанавливал его сын, мне не удалось посмотреть. Мне только интуиция подсказывает, что он был талантливый человек. Но не надо публично интерпретировать то, чего ты не знаешь, и заведомо искажать правду.

С одной стороны – замалчивание, с другой – хамская вседозволенность.

К сожалению, это в наших традициях еще с советских времен. Был такой подлый замминистра культуры Кухарский, который, если «партии и правительству надо было», просто ставил, не спрашивая людей, их подписи под всякими гнусными письмами и обращениями. Подставлял людей в глазах общественности по собственному холуйскому усмотрению. А что можно было сделать? Так называемые подписанты узнавали об этом уже из прессы. Никакие протесты задним числом не действовали. Опровержения партийная пресса не публиковала. Кстати, Григоровича и Уланову он не подставлял. Вероятно, боялся. Чиновники всегда знали, кого можно унизить, кого – нет.

Однажды выдающийся советский скрипач Михаил Вайман играл концерт с оркестром Шостаковича в присутствии автора. После концерта один из его коллег, тоже профессор консерватории, зашел в артистическую к Вайману и, не заметив скромно сидевшего в углу автора, грубо заявил: «Миша, зачем вы играете этого Шостаковича? Его за такую музыку надо бы повесить за яйца!» На что Шостакович, кстати, быстро спросил: «А почему обязательно за яйца?» Гордость нации унижали во всеуслышание, запрещали, прорабатывали… Что же говорить о простых людях. Раз приказали, надо пнуть.