Читать книгу "Кладбищенские истории - Борис Акунин"

— Живем, Кротик, живем! — взвизгнул он. — Кусачки давай! — Ак Уайлду обратился по-английски. — Nor shall I take aught from thee but thatlittle ring that thou wearest on the finger of thy hand[12].

Но резать сустав не пришлось. Перстень с поразительнойлегкостью соскочил с мумифицировавшегося пальца.

И вот Леньков уже светил фонариком на изумрудного скарабея,в спинке которого были вырезаны какие-то знаки — кажется, каббалистические.

Надел кольцо себе на безымянный. Оно было малостьвеликовато, и он сжал кисть.

— Нюхал? — засмеялся Паша и сунул под нос напарнику свойчахлый кулак. — Лимон зеленый, семейство цитрусовых.

Про то, что лимон теперь будет не зеленый, а британский,Кроту знать необязательно. В «Крийон» на встречу с мистером Ринальди он непойдет. Ни имени клиента, ни названия гостиницы могильному специалисту Паша несообщил, да тот и не интересовался.

В порыве эйфорической легкомысленности Некрофорус любовнопохлопал покойника по накрашенной щеке.

И шарахнулся — так, что приложился затылком о каменнуюплиту.

— Ты чё?

— Нет, ничего… — пролепетал Леньков. — Уходим. Емупоказалось, что щека теплая. И упругая.

К себе в «Гранд-отель» он вернулся в половине четвертого.Позвонить мистеру Ринальди обещался в восемь, так что была возможность немногопоспать после удачной, но нервной ночи.

Лежа в кровати, Некрофорус рассматривал зеленого скарабея ипонемногу успокаивался. Должно быть, гример положил на лицо мертвеца толстенныйслой косметики. За столетие она спрессовалась, обрела смолообразность, вот ипружинит. А нагрелась от электрического луча. Никакой мистики.

И на душе у триумфатора сделалось хорошо. Сладостно зевнув,он оглядел лепной потолок. Вообще-то каморка каморкой, из разряда «бедненько,но чистенько». А стоит, зараза, тысячу баксов. Ничего не поделаешь — еслихочешь иметь приличный гонорар, надо уметь себя подать. Мистер Ринальди вчерана Пашино небрежное: «Встретимся у меня в „Гранд-отеле“, в фойе» ответилуважительным «wow!». В мягчайших креслах, под ар-маньяк и сигарку, договорилисьпо финансовым условиям изящно, без торговли.

Паша поставил будильник на полвосьмого, раскрыл томик суайлдовскими пьесами — на первой попавшейся странице. Прочел:

«Паж Иродиады: Поглядите на луну. У луны очень странный вид.Можно подумать, что это женщина, которая поднимается из могилы. Она похожа намертвую женщину. Можно подумать, что она ищет мертвых.

Молодой сириец: Очень странный у нее вид. Она похожа намаленькую принцессу! под желтым покрывалом, с серебряными ножками. Она похожана принцессу, у которой ножки словно два белых голубя… Можно подумать, что онатанцует.

Паж Иродиады: Она словно женщина, которая умерла. Онадвижется очень медленно. Как медленны ее движения».

Взглянул в окно. Там светила луна, но саму ее было не видно.

Некрофорус отложил книгу. Уснул.

Ему приснилась полная, грациозная женщина в прозрачных шелках,исполняющая странный танец. Она то воздевала к небу голые руки, то склонялась кземле, то вдруг начинала бешено и страстно трясти бедрами.

Играла музыка — какая-то двусмысленная. Вроде бы наполненнаялюбовным томлением, а в то же время страшноватая. И очень-очень знакомая,только Паша всё не мог узнать мелодию.

Потом танцовщицап овернулась к Ленькову спиной, опустиласьна колени и подняла что-то с пола. Изогнувшись всем телом, показала емусеребряное блюдо, на котором лежала отрубленная косматая голова. Пашапостарался ее особо не рассматривать.

Нормальная декадентщина, сказал он себе бодрясь. Образнавеян знаменитой фотографией, где пидер Оскар изображает танцующую Саломею.Вместо головы муляж.

Тут пошел крупный план, как в кино, и гипотеза подтвердилась.Некрофорус увидел перед собой румяное лицо классика с капризно отвисшей губой.Распозналась и мелодия. Оскар Уайлд пропел голосом артиста Золотухина: «У меняжена-а, й-эх, красавица. Ждет меня-а домо-о-о-ой, ждет, печа-алится». И,опустив длинные накрашенные ресницы, зашептал — какую-то цитатную мешанину изКольриджа, «Саломеи» и еще черт знает откуда:

— She had dreams all yesternight of her own betrothedknight…[13] Принял ты любви залог, нас венчал Двурогий Бог… Этов твои уста я влюблена. Твои уста словно алая лента. Они словно гранат,рассеченный ножом из слоновой кости. Позволь мне поцеловать твои уста. Онисловно киноварь, что моабиты добывают в копях Моава. Они словно лук персидскогоцаря, украшенный киноварью, а на концах у него — кораллы. Дай!

— Еще чего, — буркнул Паша, отстраняясь.

Он не то чтобы сильно испугался, но сделалось неприятно.

— А как же перстень, нас венчавший? — снова перешло настихи видение. — И то касание щеки? Обет, безмолвно прозвучавший у снятойгробовой доски? Мы не расстанемся с тобой. Дай мне поцеловать твои уста!

Сон был такой несуразный, что Леньков его дальше и смотретьне стал. Перевернулся на другой бок, обхватил покрепче подушку и до самогобудильника спал уже безо всяких сновидений.

Сидя у телефонного аппарата, Некрофорус разглядывалАртефакт, вертел рукой то так, то этак, но в пасмурном свете раннего утраизумруд сверкать не желал. Оставалось еще полминуты. Паша собирался позвонитьровно в восемь, потому что пунктуальность — признак профессионализма.

Но вот длинная стрелка «брегета» коснулась верхней точкициферблата. Пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи, — быстро натыкал Леньков десятьцифр, поглядывая на карточку (там было написано: «Joe Rinaldi, Crillon» ителефон гостиницы с номером комнаты). Рассеянно потянул с пальца перстень — ивздрогнул.

Ночью скарабей свободно вертелся вокруг сустава, а теперьзасел намертво. Рука что ли опухла?

— That's you? — раздался в трубке жирный голос клиента. —Did it… did it go well?[14]

— Perfect. Just perfect[15], — ответилПаша, лихорадочно дергая кольцо.

Проклятье! Оно и не думало слезать. При этом никакого отекана безымянном пальце не наблюдалось.

— Have you got it? I mean, the… thing. You've got it?[16]