Читать книгу "В Петербурге летом жить можно - Николай Крыщук"

Все разочарованы. Пламя беседы понемногу затухает. В задушевный разговор подкинуто сырое полено. Какая песня испорчена!

Сверчки надрываются каждый вечер, а погоды все нет. Дождь. И ночами темень глухая – шагу не ступить. Без нас какие-то счастливчики загадывают желания, ловя взглядом падающие звезды, без нас течет по мраморному небу Млечный Путь. Кто это, кстати, сказал, что он похож на пролитое молоко?

Давно я вас не видел

Письмо из провинции

Здравствуйте, дорогая Елена!

У нас в Архангельском по-прежнему, и все слава богу. Кузнечики оплодились, и от их татаро-монгольского потомства никому теперь, кроме детей, житья нет. Прыгают прямо по дорогам, а давить их жалко.

Ходим голышами. На улицах исторического центра асфальт стек в канавы, поэтому лягушек нынче не ожидается.

Я тоже живу хорошо. Каждый день провожу в библиотеке совсем один, если не считать нашего заведующего Македония Павловича, который иногда приносит чай, прикрывает свои голубые веки, и мы начинаем говорить о политике.

С ним интересно. У него каждый день какие-нибудь идеи. Тут придумал устроить плавающие коралловые огороды, потому что влага в них через капилляры поступает бесплатная. Говорит, что тогда будет решена проблема питания в мировом масштабе, а заодно и национальных войн, так как все и любые войны от голодухи.

А о НАТО, кроме нас с ним, никто здесь не слышал, потому как страда. Водка же в магазинах давно уже не дефицит, хотя многая и попортилась, и ее недобросовестные продавцы толкают по удушевленной цене.

Народ наш от жары совсем выживает чуть-чуть из ума и впадает в свою исконную беспробудность. Им что Косово, что Кокосово, и мне их жаль.

Нынче прочитал, что фреон является пропилентом любых аэрозолей. А у нас ведь и дымов этих, и туманов хоть отбавляй. Да и холодильник теперь почти в каждом доме. Так что не на кого нам жаловаться по поводу расползающейся озоновой дыры, кроме как на самих себя и на устройство природы, которое тоже, как ни крути, далеко от совершенства. Я, например, до сих пор не могу понять, какова целесообразность комаров. Если о птицах, то нельзя разве было им придумать более безболезненной для всех других пищи?

Вообще вопросов скопилось прямо-таки много, хотя и жара.

В перерывах между любопытством собираю на дорогах духмяный навоз и продаю его городским дачникам. И дети у них очень интеллигентные, из магазина огурцов не едят, а только с грядки, чтобы шершавые и с пупырышками. И шутят очень метко. Тут услышал такой, например, диалог. «Чем отличается демократия от демократизации?» – «Тем же, чем канал от канализации». Очень верно это, хотя и не без ехидства.

Или еще: «Вся Франция говорит по-французски, а вся Латинская Америка по-латински». Они знают, конечно, что это не так, просто шутят от молодости.

Вообще к новому поколению у меня претензий нет, хотя после ночных дискотек у них и случаются беспорядочные отношения. Соседская Алена на Рождество аж двойню принесла. Но это скорее наш с вами просчет, дорогие товарищи. Было время, когда конопля находилась в запрете, а идеалы еще существовали. Тогда бандитов по именам знали. А тут невнимательные стали все, вот и сбились со счета.

Музыка на дискотеках слишком громкая, децибелы мозг расшатывают. Техническим прогрессом тоже надо с умом пользоваться.

Но зато народ от временного голода становится порой экономнее и хозяйственнее. У нас в центре даже кур стали на балконах разводить и подсолнухи в кадках выращивать. Подсолнухи, правда, дозревать не успевают. Их мохнатые, не готовые еще зернышки поклевывают те же куры. При этом оглядываются вокруг, дуры, так трусливо и по-воровски. Вот что значит века рабства и испуга. Потому что народ у нас добрый, и никто их без крайней нужды не трогает и не понукает.

А вот вишня спеклась. Висят на ветках косточки, стянутые морщинистой сукровицей. Так что вишни в этом году не будет. Но у меня варенья наварено на пять лет вперед, и если вы все-таки приедете, то всегда будет угощение.

Я живу и никаких подвохов от будущего не жду. Может быть, даже накоплю навозом и приеду к вам на пару деньков. Позаглядываю в переулки, как люди живут, что ростят, о чем говорят, да батарейки для транзистора куплю, а там и обратно. Давно я вас не видел.

Ну а пока желаю жить-поживать, и вам того же и от всей души. И так, чтоб, как говорят у нас в Архангельском, и голова была на плечах, и вода в ручьях. А то тетка у меня совсем свихнулась. Вчера вынесла на свалку списанную радиолу, которую до того подарил мне Македоний. «Зачем, – говорю, – тетя, вы это сделали?» – «А он не наш, – отвечает, – у нас такого не было». – «Да это я ее из библиотеки принес». – «Не было в нашем доме такого. Вот и унесла. Чужой он».

Ну что ей скажешь? И ведь тяжелая эта штука! Как только управилась? Она уже давно заболела и нашу новую жизнь не помнит. До этого посуду куда-то вынесла – так и не нашли. Я уж стараюсь ничего такого не покупать. С тем и живем, что при советской власти было. Хотя желания есть. Прямо не знаю, как быть.

Напишите хоть вы, что там в столице-то делается. Чем дышите? У нас-то пейзажи прекрасные, вольные. Я из моего окна на василёвской колокольне птиц могу разглядеть.

Ваш П.

Треугольник над океаном

Маленький роман в письмах

Письмо первое: Тамара – Лизе

Лизанька!

Такой дождь обрушился сейчас на парк! Ощущение, что ту чи сами упа ли, не успев разрешиться. Дым дождя! Все заволокло дымом дождя! Елочки, еще минуту назад сверкавшие, погасли, все накренилось и куда-то понеслось, задевая друг друга. Солнца никогда не было и не будет уже, конечно. Самодовольные лысины ламп я уничтожила, подбежав к выключателям. Чтобы лучше видеть. Но мрак заполз в окна и ослепил меня совсем.

Что со мной произошло, милая, если б я знала, что со мной произошло! Я стала плакать и кататься по ковру. Электрический свет представился вдруг мне слабосильным стариком, который хотел разлучить меня с ураганом за окном. «Импотент, импотент проклятый», – шипела я, жалея, что била кулаками по выключателям, а не по лампам. Тут я вспомнила, что ведь и сам ураган по минутам буквально был предсказан синоптиками (у них в Атланте так). Радио твердило об этом целый день. Я заревела, как белуга: «Не прощу! Никогда не прощу!»

Кого? За что? Скажи, ну разве не вывих?

Потом истерика прошла, только руки стали какими-то невесомыми, неуправляемыми то есть, как у младенцев. Вспомнила почему-то, как мы с мамой разбрасывали по грядкам пустые бутылки, которые якобы спасали от кротов (у кротов обостренный слух, и бутылочный резонанс пугает их). Бедная мама, она бродит сейчас меж этих пустых бутылок и пугливых кротов, подглядывая ласковыми осторожными пальцами, не созрела ли редиска.

А еще мы ходили с ней через два дома к пьянице-соседке покупать молодую картошку. Та продавала ее, едва сойдет цвет, совсем маленькую и водянистую, потому что всегда нуждалась в деньгах.