Читать книгу "Скала Таниоса - Амин Маалуф"

Надир придвинулся еще ближе:

— Французская революция — это было нечто! У всех шейхов головы скатились!

Таниос не ответил. Погонщик мулов заерзал, будто не на скамье сидел, а на спине у своего мула, который тащится недостаточно быстро. И головой вертел, ни дать ни взять ящерица, стараясь разом обозреть и ковры на полу, и потолочные своды, и хозяев, и гостей, а сам еще подмигивал и строил гримасы. Потом снова наклонился к своему юному собеседнику:

— Как тебе шейхов сынок? Смахивает на проходимца, не находишь?

Таниос ухмыльнулся. Но к улыбке присовокупил предостережение:

— Ты дождешься, что тебя опять выгонят!

В это самое мгновение мальчик встретился взглядом с Гериосом, и тот поманил его к себе:

— Нечего торчать возле Надира! Ступай посмотреть, не нужно ли чем-нибудь помочь твоей матери!

Пока Таниос колебался, стоит ли послушаться или, расхорохорившись, возвратиться на свое место, снаружи послышался шум. Шейху что-то шепнули на ухо, и он устремился к выходу, сделав Рааду знак следовать за собой. Гериос поспешил за ними, едва не наступая им на пятки.

Прибыл важный гость, обычай велит выйти ему навстречу. То был Саид-бей, друзский сеньор, владелец селения Сахлейн, облаченный в длинную яркополосатую абу, ниспадающую от плеч до щиколоток, что придавало дополнительную величавость его физиономии, украшенной белоснежными усами.

Для начала он, согласно обычаю, возгласил:

— Разнеслась скорбная весть, о, лишь бы она не оказалась правдивой!

Шейх, как велит традиция, ответствовал:

— Небесам было угодно послать нам испытание.

— Знайте же, что в час испытания с вами рядом ваши братья.

— С тех пор как я узнал тебя, Саид-бей, слово «сосед» для моих ушей милее слова «брат».

То были расхожие фразы, но не одни лишь фразы: среди родни у шейха были сплошные враги, тогда как его отношения с соседом уже два десятилетия складывались безоблачно. Гость и хозяин взялись за руки и, дружно шагая в ногу, вошли в дом.

Шейх усадил вновь прибывшего справа от себя и представил его Рааду в следующих выражениях:

— Знай, что, когда меня не станет, у тебя будет второй отец, здесь найдется кому присмотреть за тобой!

— Да продлит Господь твои дни, шейх Франсис!

Опять дежурные формулы. Но в конце концов все же добрались и до главного. До этого диковинного субъекта, что держался особняком, хотя все собравшиеся разглядывали его с ног до головы. Толки о нем достигли даже женской залы, и некоторые высыпали оттуда, чтобы поглазеть на него. У него не было ни бороды, ни усов, а на голове — приплюснутая шляпа, закрывающая уши и затылок. Несколько прядей, что выбивались из-под нее, были седоватыми, почти белыми.

Саид-бей знаком велел ему приблизиться.

— Этот почтенный человек, что прибыл сюда со мной, английский пастор. Он желает исполнить свой долг в сем прискорбном случае.

— Милости просим!

— Он приехал, чтобы поселиться в Сахлейне со своей супругой, добродетельной дамой, и нам остается лишь радоваться тому, что они с нами.

— Благородство твоей крови говорит твоими устами, Саид-бей! — произнес пастор по-арабски, в подчеркнуто вычурной манере, свойственной ученым-востоковедам.

Заметив восхищенный взгляд шейха, Саид-бей пояснил:

— Преподобный семь лет прожил в Алеппо. Узнав эту прекрасную столицу, он, вместо того чтобы отправиться в Истанбул или Лондон, предпочел обосноваться в нашем бедном селении, да вознаградит его Господь за такое самопожертвование!

Пастор собрался было ответить, но тут шейх предложил ему сесть. Однако указал ему место не подле себя, хотя сие не удивило бы никого из тех, кто был здесь и оценил всю необычность этого визита, а поодаль, в сторонке. Ибо, сказать по правде, все, о чем шейх только что услышал, уже было ему известно: о том, что происходило в Сахлейне, в Кфарийабде узнавали еще до захода солнца, а приезд англичанина, который собирается там поселиться, будь он пастором или нет, — событие далеко не заурядное. Теперь же нашему шейху хотелось разузнать побольше, но так, чтобы преподобный не услышал. Они с Саид-беем уселись рядом, их головы склонились друг к другу, так что всякий, видевший это, мог оценить, сколь дружествен разговор этих двоих:

— Я слышал, он собирается открыть школу.

— Да, я предоставил ему место для этого. У нас в Сахлейне нет школы, а теперь я желаю, чтобы она у нас была. Даже мои сыновья будут туда ходить, он обещал выучить их английскому и турецкому, а еще риторике и арабской поэзии. Мне бы не хотелось говорить за него, но, по-моему, он очень надеется, что твой сын тоже туда пойдет.

— А он случайно не рассчитывает обратить наших детей в свою веру?

— Нет, мы говорили об этом, он дал мне обещание.

— Стало быть, ты ему доверяешь.

— Я верю в его разумность. Если он попытается сбивать с толку наших сыновей, его мигом прогонят из селения, так чего ради ему делать подобные глупости?

— Твоих и моих детей он трогать не осмелится, это верно. Но наших сельских ребятишек он захочет обратить.

— Нет, я взял с него слово и насчет них.

— Тогда кого же он намерен превращать в протестантов?

— Да не знаю, вероятно, детей каких-нибудь торговцев, из православных кого-нибудь… А еще ведь есть еврей Иаков с семейством.

— Если ему удастся обратить в свою веру моего портного, это будет подвиг… Но не уверен, что это придется по вкусу буне Бутросу: в его глазах еврей стоит больше, чем еретик!

Кюре все утро пробыл здесь, потом, часом раньше, ушел, распрощавшись с шейхом и со всеми собравшимися. Но вот он появился снова, видно, кто-то ему сообщил, что в овчарню забрался волк, ну, он и прибежал. Он уселся на свое прежнее место и стал без зазрения совести разглядывать пастора и его нелепую шляпу.

— Право же, — продолжал Саид-бей, — у меня нет впечатления, что преподобный намерен здесь миссионерствовать.

— Ах так? Хорошо, — пробормотал шейх, впервые начиная удивляться.

— Он только хочет, чтобы мы отнеслись к нему без предубеждения, и не станет делать ничего такого, что могло бы нас обеспокоить.

Шейх наклонился к собеседнику еще ближе:

— А может, это шпион?

— Я тоже об этом подумал. Но мы у себя в Сахлейне не храним султанских секретов. Не станет же он, в самом деле, строчить своему консулу донесения о том, что корова Халима принесла двойню!

Тут оба приятеля придушенно захихикали, прерывистыми толчками выпуская воздух из горла, но, как приличествует скорбящим, горестно сжимая губы и напрягая челюсти, пока в гортани не засвербило. Их взгляды встретились с глазами пастора, и он послал им почтительную улыбку, на которую они отвечали приветливыми кивками.