Читать книгу "451 градус по Фаренгейту - Рэй Брэдбери"

Может быть, его ноздри улавливали слабый аромат, может быть,кожей лица и рук он ощущал чуть заметное повышение температуры вблизи тогоместа, где стоял кто-то невидимый, согревая воздух своим теплом. Понять этобыло невозможно. Однако, завернув за угол, он всякий раз видел лишь белые плитыпустынного тротуара. Только однажды ему показалось, будто чья-то тень мелькнулачерез лужайку, но всё исчезло, прежде чем он смог вглядеться или произнестихоть слово.

Сегодня же у поворота он так замедлил шаги, что почтиостановился. Мысленно он уже был за углом — и уловил слабый шорох. Чьё-тодыхание? Или движение воздуха, вызванное присутствием кого-то, кто очень тихостоял и ждал?

Он завернул за угол.

По залитому лунным светом тротуару ветер гнал осенниелистья, и казалось, что идущая навстречу девушка не переступает по плитам, аскользит над ними, подгоняемая ветром и листвой. Слегка нагнув голову, онасмотрела, как носки её туфель задевают кружащуюся листву. Её тонкое матовойбелизны лицо светилось ласковым, неутолимым любопытством. Оно выражало лёгкоеудивление. Тёмные глаза так пытливо смотрели на мир, что, казалось, ничто немогло от них ускользнуть. На ней было белое платье, оно шелестело. Монтэгучудилось, что он слышит каждое движение её рук в такт шагам, что он услышалдаже тот легчайший, неуловимый для слуха звук — светлый трепет её лица, когда,подняв голову, она увидела вдруг, что лишь несколько шагов отделяют её отмужчины, стоящего посреди тротуара.

Ветви над их головами, шурша, роняли сухой дождь листьев.Девушка остановилась. Казалось, она готова была отпрянуть назад, но вместо тогоона пристально поглядела на Монтэга, и её тёмные, лучистые, живые глаза такпросияли, как будто он сказал ей что-то необыкновенно хорошее. Но он знал, чтоего губы произнесли лишь простое приветствие. Потом, видя, что девушка, какзаворожённая, смотрит на изображение саламандры, на рукаве его тужурки и надиск с фениксом, приколотый к груди, он заговорил:

— Вы, очевидно, наша новая соседка?

— А вы, должно быть… — она наконец оторвала глаза от эмблемего профессии, — пожарник? — Голос её замер.

— Как вы странно это сказали.

— Я… я догадалась бы даже с закрытыми глазами, — тихопроговорила она.

— Запах керосина, да? Моя жена всегда на это жалуется. — Онзасмеялся. Дочиста его ни за что не отмоешь.

— Да. Не отмоешь, — промолвила она, и в голосе её прозвучалстрах.

Монтэгу казалось, будто она кружится вокруг него, вертит егово все стороны, легонько встряхивает, выворачивает карманы, хотя она недвигалась с места.

— Запах керосина, — сказал он, чтобы прервать затянувшеесямолчание. — А для меня он всё равно, что духи.

— Неужели правда?

— Конечно. Почему бы и нет?

Она подумала, прежде чем ответить:

— Не знаю. — Потом она оглянулась назад, туда, где были ихдома. — Можно, я пойду с вами? Меня зовут Кларисса Маклеллан.

— Кларисса… А меня — Гай Монтэг. Ну что ж, идёмте. А что вытут делаете одна и так поздно? Сколько вам лет?

Тёплой ветреной ночью они шли по серебряному от лунытротуару, и Монтэгу чудилось, будто вокруг веет тончайшим ароматом свежихабрикосов и земляники. Он оглянулся и понял, что это невозможно — ведь на двореосень.

Нет, ничего этого не было. Была только девушка, идущаярядом, и в лунном свете лицо её сияло, как снег. Он знал, что сейчас онаобдумывает его вопросы, соображает, как лучше ответить на них.

— Ну вот, — сказала она, — мне семнадцать лет, и япомешанная. Мой дядя утверждает, что одно неизбежно сопутствует другому. Онговорит: если спросят, сколько тебе лет, отвечай, что тебе семнадцать и что тысумасшедшая. Хорошо гулять ночью, правда? Я люблю смотреть на вещи, вдыхать ихзапах, и бывает, что я брожу вот так всю ночь напролёт и встречаю восход солнца.

Некоторое время они шли молча. Потом она сказала задумчиво:

— Знаете, я совсем вас не боюсь.

— А почему вы должны меня бояться? — удивлённо спросил он.

— Многие боятся вас. Я хочу сказать, боятся пожарников. Новедь вы, в конце концов, такой же человек…

В её глазах, как в двух блестящих капельках прозрачной воды,он увидел своё отражение, тёмное и крохотное, но до мельчайших подробностейточное — даже складки у рта, — как будто её глаза были двумя волшебнымикусочками лилового янтаря, навеки заключившими в себе его образ. Её лицо,обращённое теперь к нему, казалось хрупким, матово-белым кристаллом, светящимсяизнутри ровным, немеркнущим светом. То был не электрический свет, пронзительныйи резкий, а странно успокаивающее, мягкое мерцание свечи. Как-то раз, когда онбыл ребёнком, погасло электричество, и его мать отыскала и зажгла последнююсвечу. Этот короткий час, пока горела свеча, был часом чудесных открытий: миризменился, пространство перестало быть огромным и уютно сомкнулось вокруг них.Мать и сын сидели вдвоём, странно преображённые, искренне желая, чтобыэлектричество не включалось как можно дольше. Вдруг Кларисса сказала:

— Можно спросить вас?.. Вы давно работаете пожарником?

— С тех пор как мне исполнилось двадцать. Вот уже десятьлет.

— А вы когда-нибудь читаете книги, которые сжигаете?

Он рассмеялся.

— Это карается законом.

— Да-а… Конечно.

— Это неплохая работа. В понедельник жечь книги Эдны Миллей,в среду — Уитмена, в пятницу — Фолкнера. Сжигать в пепел, затем сжечь дажепепел. Таков наш профессиональный девиз.

Они прошли ещё немного. Вдруг девушка спросила:

— Правда ли, что когда-то, давно, пожарники тушили пожары, ане разжигали их?

— Нет. Дома всегда были несгораемыми. Поверьте моему слову.

— Странно. Я слыхала, что было время, когда дома загоралисьсами собой, от какой-нибудь неосторожности. И тогда пожарные были нужны, чтобытушить огонь.

Он рассмеялся. Девушка быстро вскинула на него глаза.

— Почему вы смеётесь?

— Не знаю. — Он снова засмеялся, но вдруг умолк. — А что?

— Вы смеётесь, хотя я не сказала ничего смешного. И вы навсё отвечаете сразу. Вы совсем не задумываетесь над тем, что я спросила.

Монтэг остановился.

— А вы и правда очень странная, — сказал он, разглядывая её.— У вас как будто совсем нет уважения к собеседнику!