Читать книгу "Redrum 2017 - Евгений Олегович Шиков"

цвета желчи, оставшаяся без солнечных лучей и отравленная выбросами с завода, стояла жухлой и чахлой. По неухоженным дорогам изредка громыхали старые машины, рискуя оставить колеса, подвески и бамперы в выбоинах. А по шершавым тротуарам с торчащими из асфальта острыми камнями не спеша брели прохожие с угрюмыми апатичными лицами. Здесь все было под стать хмурому удушливому городу.

Данил свернул с Вокзальной на Пионерскую, с Пионерской на Ленина, с Ленина на Садовую… и все время его не покидало ощущение, что он идет по одной и той же улице, только названия каждый раз меняются.

Уже больше года Рокотов проводил в постоянных командировках, и с самых первых поездок новые города ни восторгали, ни удивляли его — он вообще не проявлял к ним никакого интереса. Соглашался ехать хоть к черту на кулички только из-за денег. Данил собирал дочери на операцию. Надя до десяти лет была счастливой, улыбчивой девочкой, даже несмотря на потерю матери в раннем возрасте. Жена Рокотова, склонная к суицидам, утопилась. Убить себя ей удалось с пятой попытки.

В одиннадцать лет у Нади диагностировали болезнь Вильсона. Девочка унаследовала два мутировавших гена, из-за которых организм накапливал излишки меди. Ее мучали сильные боли в правом боку, цвет кожи приобрел желтовато-коричневый оттенок, она почти не могла говорить, координация нарушилась, а по краю голубой радужки глаза проступила зеленовато-бурая полоса. Лекарства не помогали, врачи прогнозировали цирроз.

Данил хватался за любую работу, чтобы собрать денег на пересадку печени. И пока он мотался по командировкам, Надя жила у сводной сестры покойной матери. Единственная родственница терпеть не могла, когда больная племянница оставалась в ее доме, но как набожная христианка не отказывала в помощи. Рокотов не ладил со свояченицей и общался с ней через дочь. Лишь в крайнем случае он говорил напрямую с Валентиной. Девочка тоже не любила сварливую злобную тетку, но деваться было некуда.

В конце улицы Первомайская Данил увидел трехэтажное здание из силикатного кирпича. На крыше крыльца расположились пять больших букв — ВОЛНА, покрытых облупившийся голубой краской. Перед разбитыми ступенями стоял высокий человек в мешковатых черных джинсах и просторном темно-сером балахоне, его лицо скрывал широкий капюшон. Рядом махала руками низенькая сутулая женщина с собранными в пучок волосами. На ней было ситцевое платье в цветочек, пуховая шаль на плечах, шерстяные носки и домашние тапки. Она активно жестикулировала, и по резким движениям можно было догадаться, что тетка чем-то не довольна. Данил подходил к гостинице, и гнев женщины постепенно обретал не только форму, но и звук.

— …днем не выходить! Совсем не понимаешь?! Глупее других, что ли?!

Из длинного рукава балахона высунулась грязная белая лапа и указала на Данилу. Сердце Рокотова вздрогнуло, но быстро успокоилось, когда, подойдя ближе, он разглядел перемотанную толстым слоем бинтов руку, будто одетую в варежку.

— Нельзя же… — женщина обернулась и с перепугу оборвала фразу. — Иди, потом поговорим, — она толкнула собеседника к ступеням и обратилась к Даниле. — Рокотов? — маленькие глубоко посаженные глаза из-под нахмуренных бровей-ниточек, нарисованных карандашом, внимательно рассматривали незнакомца. Лицо мужчины безжизненного цвета не выражало ничего, кроме въевшейся усталости.

— Да.

— Идемте, — кивнула она на парадный вход.

Данил вошел в гостиницу и окончательно убедился, что комфорт будет только сниться. На полу — кафельная плитка противного горчичного цвета, стены выкрашены в голубой цвет. Вместо современной стойки регистрации — старенький стол, на нем лампа в большом абажуре, телефон, журнал и календарь. На стене — часы с застывшими стрелками и маленький шкафчик с ключами от комнат. Напротив поста вахтерши — большое зеркало с трещиной, по обеим сторонам от него напольные горшки с уродливыми желтоватыми фикусами. По центру холла поднималась широкая лестница, устланная красными ковровыми дорожками с протертым ворсом. С потолка через матовое стекло пыльных плафонов пробивался тусклый свет.

— Комната восемнадцать, — монотонно сообщила вахтерша, следуя к столу, — третий этаж. Туалет и душ общие, — она вытащила ключ из ячейки, положила на стол и ткнула пальцем в графу в журнале. — Распишитесь.

— Как к вам обращаться?

— Тамара Георгиевна.

— Тамара Георгиевна, где можно поесть? — спросил Данил, рисуя крохотную закорючку.

— На соседней улице столовая, — махнула она рукой, указывая путь через стену.

— Другие постояльцы есть?

— Нет. Вы один, — сказала она и села разгадывать кроссворд.

Данил взял ключ и пошел искать комнату восемнадцать.

— Выключатель в коридоре на правой стороне! — крикнула вахтерша вслед.

— Что? — обернулся Рокотов.

— Говорю, свет наверху выключен, кнопка справа от лестницы!

— А, хорошо.

Тусклое свечение из вестибюля не дотягивалось даже до лестничной площадки между первым и вторым этажом. Дальше путь до номера скрывала темнота. Данил поднимался выше, и тишина в пустых коридорах гостиницы вздрагивала от его шагов. Вопреки здравому смыслу закрадывалось легкое чувство тревоги. На третьем этаже Рокотов достал из кармана ветровки телефон. Подсвечивая стену, он нащупал выключатель, щелкнул кнопкой, и в плафонах, через один, забрезжил слабый свет. От лестницы коридор расходился в две стороны. В одном конце Данил нашел туалет и душ, в другом — дверь с номером восемнадцать.

— Клоповник, — процедил сквозь зубы Рокотов, осматривая комнату.

Обои отслаивались, побелка на потолке вздулась, в полу между деревянных досок зияли черные щели толщиной с большой палец. Скрипучая кровать, шкаф со сломанными полками, стул на шатающихся ножках, стол с заедающими ящиками, прожженные сигаретами темно-зеленые шторы и заляпанное зеркало. Закоптелые окна угловой комнаты выходили на две улицы — Первомайскую и пересекавшую ее Советскую.

Данил бросил сумку на кровать и ушел в столовую, по пути набирая смску дочери.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Утром Рокотов отправился на чалгаевский химзавод. Найти предприятие не составляло труда: ориентиром служили трубы-гиганты, выдыхающие смоляные тучи с ненавистью ко всему живому.

Вскоре Данил вышел к самому высокому зданию в городе. Семь этажей, облицованных светло-серыми мраморными плитами, напомнили Рокотову громадное надгробие. Подобные административные постройки советской эпохи у него всегда ассоциировались с могильными памятниками, от них веяло холодом и одиночеством. В этой цитадели заседало все управление чалгаевского химзавода. По обе стороны от массивного строения тянулся бетонный забор, обнесенный колючей проволокой. Слева, чуть поодаль, за хилым рядком деревьев виднелась проходная с контрольно-пропускным пунктом для рабочих завода и воротами для грузовых машин.

На проходной Рокотова ждал широкомордый мужик в светлой фуражке с гладко выбритым лицом. Большими глазами он сканировал каждого проходящего через турникет и холодным, механическим голосом отвечал на приветствия.

— Рокотов? — подошел он к Данилу.

— Здравствуйте! Вы должно быть…

— Шабанов Михаил, начальник производства третьего сектора, — он