Читать книгу "Redrum 2017 - Евгений Олегович Шиков"

оборвался внутри крючок. В сенях пахло гнилым луком, сырым деревом и дымом. Нащупал ключ под курткой, негнущимися пальцами отворил замок, ввалился внутрь. Щёлкнул выключателем — не работает. Огляделся в темноте, в поисках оружия. У дальней стены возле печи заприметил кочергу, сучковатые поленья. Шагнул вперёд. И провалился.

Кто-то снял пол у входа и застелил его громадным ковром. Запоздало пришло понимание: тот, в лесу, загонял его в ловушку!

Над головой засмеялись.

Когда боль в ногах сжалилась, отступила немного, он попробовал подняться, отползти, но тот, в фуфайке, спрыгнул вниз — мягко, пружинисто. Как кот. Склонился над ним, залез под куртку, пощупал живот, лицо, в штаны залез.

— Жирненьки, тёпленьки, — просипел он сквозь рваные чулки на лице, — много буде мяса.

Славин застонал, попробовал рукой прикрыться. Но убийца держал его крепко. Прижал его голову к полу, взял что-то… Шампур для мяса. Пристроил к левому уху, нацелился. И резко вонзил.

Боль была короткой, но всепоглощающей. Темноту сменила яркая белая вспышка. Которая померкла очень быстро.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Рябиныча разбудил стук — методичный, настойчивый. Казалось, кто-то ходит по крыше, ищет в ней слабые места. Или через окна заколоченные подаёт сигналы. Только кто?

Старики бы не стали, да ещё ночью. Участковый? Он бы взял ключ у Борисовой, местной старосты, сам открыл. Дурачок Мишка? Так этот постучит и уйдёт. Наверное.

Он поднялся, прислушался. Старый сельский клуб вот уже лет пять пустовал. Никто за ним не следил, не ухаживал. Поэтому старое здание будто бы само просыпалось изредка, деревянные кости размять. Скрипели половицы, скреблось что-то в тёмных углах. Падали книги с полок в библиотеке, портреты вождей в коридоре едва слышно хлопали по стенам. Порой это даже придавало уюта. Но не сейчас.

Проклятие, а дверь-то он запер? Последние два дня превратились у него в карусель из призрачных лиц и грязного неба. Всё из-за палёного самогона! Это все Борисова толкала отраву. Вот и не помнил он последних дней. Голова трещит, руки дрожат, внутри точно бомбу подорвали. Но ничего, нутро-то у него крепкое, так просто Рябиныча не убьёшь, не отравишь!

Что-то ударилось в стену. Жалобно скрипнули окна у переднего крыльца. Ничего, там ведь заколочено. А вот задняя дверь, закрыта ли она? Даже если закрыта, замок выломать несложно. Чёрт, да невозможно сидеть одному в темноте, слушать стоны и скрипы! Надо к Борисовой, срочно к ней, взять ещё пол-литра, в долг, потом отработать или болтом своим отдать, она это любит, хоть и морщится.

Кто-то хихикнул за тонкой перегородкой. Может, и ветер, только Ряби-ныч не выдержал — вскочил, натянул сапоги, долго шарил по стене в поисках тулупа. Сквозь доски на окнах просунули что-то тонкое, блестящее. Это ещё чего? Шампур для мяса? Точно, Мишка бесится.

Рябиныч натянул второпях тулуп. Стараясь не шуметь, пошёл прочь из комнаты. Как назло, заскрипели под сапогами старые половицы. И каждый их «Хрэ-эть» казался раскатом грома. Лица вождей в коридоре стали чёрными провалами, того и гляди, затянут в темноту, высосут досуха.

Нет, это не белая горячка — иначе тот, кто снаружи, сейчас бесновался бы внутри. Не в самогоне дело, просто кто-то пошутить решил, наказать нищего сторожа-выпивоху. За то, что дом свой по пьяни спалил, и жену Нинку бил когда-то. Мстили ему до сих пор за то, что чужое добро по пьяни воровал, да на кладбище закапывал, чтобы не нашли, не отобрали.

— Падлы проклятые, — Рябиныч погрозил передней двери, которая стонала от чьих-то ударов. — Я вас, падло, всех переживу! Не напугаете! У меня нервы крепкие, нутро ко всему привыкшее!

Распахнул заднюю дверь, вывалился в ночь. Закружило голову от морозного воздуха, еле на ногах устоял. Мокрые снежинки лицо залепили, как мухи. Проснулся голод в животе, зарычал неспокойно. Скорее к Борисовой, там самогон, там картошечка с лучком, кости бараньи, тепло и сухо, и весело.

Побежал, даже клуб не запер. Спугнул ворон на яблонях, разогнал сон и покой спящей деревеньки. Тени у забора отскочили испуганно, в стороны разбежались. А потом одна, большая и любопытная, в чёрной телогрейке, последовала за ним.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Вечером к Лесе не приехала сменщица. Это и злило, и пугало одновременно. От недосыпа болели глаза, тошнило от дешёвого кофе. Благо, машин на заправке мало. Редкие дальнобойщики и заезжие гости из других регионов. Можно до утра, конечно, подремать, но вдруг Зинка и завтра не придёт?

Леся докурила на заднем дворе, затушила окурок, пошла открывать торговый зал. Часы над стойкой показывали три ночи. Самое раздолье для нечисти, как любил говорить отец. Может, и так. Вчера в это же время Болотниково на том берегу реки проснулось, да так странно: в домах поочерёдно загорался свет. Вспыхивали жёлтым окна, крохотные маячки в чёрном океане. Горели минут десять-пятнадцать, а после гасли. Дом погружался в сон, но следом просыпался соседний. И так в каждом из двух десятков стареньких домов. Уж не воры ли наведались в Болотниково? Только что там брать? Деревня эта — образец нищеты и разрухи. Когда совхоз закрыли, какое добро осталось, всё растащили. Да и наглость это несусветная, по всем домам-то лазить. Ведь в некоторых еще старики живут, они б шум подняли. Хотя кто знает? Сегодня, когда темнота придавила деревеньку на том берегу, света ни в одном окне не появилось.

Сама Леся уже год жила в посёлке, в тридцати километрах от Болотниково. Копила на свою квартиру, подрабатывала, как могла. Там, за рекой, остался бабушкин домик, осталось её детство, такое близкое и в то же время недоступное, беззаботное, пахнущее шаньгами и спелой смородиной. Давно хотели бабушкин домик продать, отец обещал на днях разобрать завалы на чердаке и на веранде. Утром обещал: как примет зачёты у студентов, так на электричку сядет, приедет. Он-то жил в городе, с новой женой, потому Леся от него (а больше — от неё) и сбежала.

Не отложил ли, он, как обычно, на завтра поездку? Но если всё-таки приехал, то чем сейчас занимается? Никак не выходила из головы вчерашняя чертовщина. На звонки отец, как назло, не отвечал. Вне зоны действия. Наверное, приехал все-таки. Но свет в их домике не загорался ни разу. Она и сейчас могла разглядеть бабушкин дом на откосе, окружённый деревьями, похожими на гнутые гвозди. Через два дома жила Зинка, её сменщица, полноватая тётка с