Читать книгу "Истоки первой мировой войны - Джеймс Джолл"

и возникнут споры о том, что Ливия и Триполитания являются частью Оттоманского побережья. Германское и австрийское правительства были раздражены односторонними действиями Италии против Турции, а также тем, что они не были предупреждены о формальной аннексии Италией Ливии и Триполитании в ноябре 1911 г. и ее оккупации Додеканезских островов. Тем не менее к осени 1912 г. и началу войны между Балканской лигой и Турцией, все три государства-союзника видели необходимость в обновлении Тройственного союза, и он был формально подписан в декабре 1912 г.

Союз Италии с Германией и Австрией являлся не совсем обычным договором. Подписание его в 1882 г. давало недавно возникшему королевству статус и престиж великого государства, помогало получить некоторые компенсации за то, что Франция завладела Тунисом год назад. Королю Италии он давал шанс через объединение с Австрийской империей, старейшим католическим государством в Европе, улучшить отношения с папой римским и таким образом попасть на небеса после смерти. Для Бисмарка вступление в союз Италии с Германией и Австрией было еще одним шагом в его политике удерживания Франции в дипломатической изоляции, а Австрии союз давал возможность контролировать в Италии националистические враждебные отношения к Австрии, вызванные тем, что некоторое количество итальянцев проживало под австрийским правлением в бывших итальянских провинциях — Южный Тироль и Триест.

Для Италии Тройственный союз всегда был средством использования других государств в собственных интересах. К 1911 г. Италия не только захватила территории на севере Африки и в Восточном Средиземноморье, она проявляла живой интерес ко всему, что происходило на Балканах, и намеревалась установить там свое влияние. Тройственный союз никогда не был направлен против Британии, и это было заявлено во время первого подписания. Более того, хотя в тексте договора, обновленного в 1891 г., подчеркивалась его антифранцузская направленность, к началу века экономические и колониальные противоречия между Италией и Францией сгладились настолько, что в 1902 г. министр иностранных дел Италии заявил, что Италия останется нейтральной, если кто-либо нападет на Францию, а в следующем году был подписан торговый договор между двумя странами. Хотя обновление Тройственного союза в 1912 г. могло казаться достижением германской и австрийской дипломатии, но очень много неясности оставалось в том, каковы обязательства Италии в этом союзе. Конрад, глава австрийского генштаба, как известно, считал союз «бессмысленным фарсом» и «узы его он отбросил бы при первой возможности»[104].

Во время переговоров на Балканах в 1912–1913 гг. итальянские и австрийские интересы часто сталкивались, особенно при попытках установить влияние в только что образованном государстве Албания. Хотя само существование союза предполагало нелегкий компромисс, все три правительства продолжали вести себя так, будто союз являлся важным элементом в их стратегических планах. Для любого из государств признать, что союз потерял значение, означало бы признать крушение дипломатии и отказаться от дипломатического инструмента, который можно было бы еще использовать. Для Италии союз с Германией и Австро-Венгрией был бы не более чем дипломатическая уловка, помогавшая итальянскому правительству идти своим путем, в то время как для Германии и Австрии даже ненадежный и непредсказуемый союз казался предпочтительней, чем существование без него. Несмотря на некоторые меры военной кооперации, они никогда не рассматривались как подготовка к войне. Как написал недавний историк внешней политики Италии: «Тройственный союз оставался дипломатическим образованием, которое работало на мир, а не на войну»[105].

Продолжительный кризис на Балканах между 1911 и 1914 гг. показал и природу и границы союзнической системы и природу ограничений «старой дипломатии». Две Балканские войны — между Балканской лигой и Турцией, между Болгарией и Сербией, война Греции и Румынии против Турции — все это были локальные войны. Они не развились в европейскую войну, частично потому, что правительства были не готовы к ней, частично потому, что, желая найти решение, всегда возможно создать механизм его достижения. Сэр Эдвард Грей был способен проявить инициативу и организовать конференцию послов в Лондоне, на которой обсуждались границы нового государства Албания и безуспешные попытки Сербии захватить порт на Адриатике. Успех дипломатии Грея и уверенность, что он может повторить этот успех, — главный фактор в его политике в июле 1914 г. Германское же правительство было убеждено в отдаленной вероятности и даже неизбежности войны. При дворе и в армейских кругах велись разговоры о грядущих сражениях между германцами и славянами. В декабре 1912 г. кайзер дал распоряжение о пропагандистской кампании по подготовке общественного мнения к войне. Но кризис на Балканах, казалось, был не подходящим моментом для развертывания большой войны, хотя малые государства проявляли величайшую готовность воевать. «Это первый случай в истории Восточного вопроса, — писал французский дипломат, — когда малые государства принимали решения, настолько независимо от великих держав, что чувствовали себя в состоянии действовать без них и оставить их наедине с самими собой»[106]. А великие державы — и Россия, и Германия — не были готовы к войне. Русским было необходимо три-четыре года, чтобы завершить восстановление армии после поражения в войне с Японией. Германское адмиралтейство настаивало на том, что войну нельзя вести, пока не закончено расширение Кильского канала и не построена база для подводных лодок на острове Гельголанд.

С точки зрения канцлера и министра иностранных дел, существовала возможность того, что Британия останется нейтральной в войне, поскольку союз Британии с Францией и Россией так и не стал устойчивым. Бетман полагал, что если Россия начнет войну, то Британия в нее не вступит. В феврале 1912 г. была предпринята попытка во время визита в Берлин лорда-канцлера Холдейна достигнуть договоренности об ограничении морских вооружений, но переговоры ничем не увенчались. Переговоры о кооперации в строительстве железной дороги через Турцию в Багдад, о продаже португальских колоний в Африке, если к этому приведет финансовый кризис в Португалии, проходили в дружественной атмосфере до самого начала войны. Некоторые члены британского министерства иностранных дел стали подумывать, не окажется ли перевооруженная Россия более страшной угрозой, чем Германия. Бетман поверил, не без оснований, что англо-германское сближение реально, и что стоит избежать глобального кризиса, пока существует такая возможность. И французское правительство, и те в Британии, кто продолжал считать, что Германия представляет угрозу, были в недоумении от политики большого сближения с Германией, и выступали за тесные связи между Британией и Францией, а также за то, что сделать отношения более определенными. Сэр Айер Кроу писал в начале 1911 г.:

«Основной причиной такого курса было то, что Антанта не была союзом. Для отдаленных критических ситуаций ее нельзя рассматривать совсем как реальность. Так как Антанта не что иное как настроение, как направление генеральной политики, которое разделяется правительствами двух государств, но которое может перестать