Читать книгу "Особые поручения: Декоратор - Борис Акунин"

Предположительные мотивы?

Тюльпанов исподтишка разглядывал некрасивое,даже грубое лицо Несвицкой. Болезненная ненависть к женскому телу? Оченьвозможно. Причины: собственная физическая непривлекательность, личнаянеустроенность, вынужденное исполнение нелюбимых акушерских обязанностей,ежедневное лицезрение пациенток, у которых женская судьба сложилась счастливо.Да мало ли. Не исключается и скрытое помешательство как следствие перенесеннойнесправедливости и одиночного заключения в нежном возрасте.

– Ладно, давайте осмотрим вашу сестру.Заболталась я что-то. Даже не похоже на меня.

Несвицкая сняла пенсне, устало потерласильными пальцами переносицу, потом зачем-то помассировала мочку, и мыслиАнисия естественным образом перенеслись к зловещему уху.

Как-то там шеф? Сумел ли вычислить отправителя«бандерори»?

* * *

И опять вечер, благословенная тьма, укрывающаяменя своим бурым крылом. Иду вдоль железнодорожной насыпи. Странное волнениетеснит грудь.

Удивительно, до чего выбивает из колеи видзнакомцев по прежней жизни. Они изменились, некоторые так даже донеузнаваемости, а уж обо мне и говорить нечего.

Лезут воспоминания. Глупые, ненужные. Теперьвсе другое.

У переезда, перед шлагбаумом –девчонка-побирушка. Лет двенадцать-тринадцать. Трясется от холода, руки вкрасных цыпках, ноги замотаны в какое-то тряпье. Ужасное, просто ужасное лицо:гноящиеся глаза, растрескавшиеся губы, из носа течет. Несчастливое, уродливоедитя человеческое.

Как такую не пожалеть? Да и это уродливое лицотоже можно сделать прекрасным. И делать-то ничего не нужно. Достаточно простооткрыть взорам его настоящую Красоту.

Иду за девочкой. Воспоминания больше нетревожат.

Однокашники

5 апреля, великая среда, день и вечер

Отправив помощника на задание, Эраст Петровичприготовился к сосредоточенному рассуждению. Задача представлялась непростой.Тут не помешало бы внерациональное озарение, а значит, начинать следовало смедитации.

Коллежский советник затворил дверь кабинета,сел, скрестив ноги, на ковер и попытался отрешиться от каких бы то ни быломыслей. Остановить взгляд, отключить слух. Закачаться на волнах ВеликойПустоты, откуда, как это уже не раз бывало, зазвучит поначалу едва слышный, апотом все более отчетливый и под конец почти оглушающий звук истинности.

Прошло время. Потом перестало идти. Потомисчезло вовсе. Изнутри, от живота вверх, стал неторопливо подниматьсяпрохладный покой, перед глазами заклубился золотистый туман, но тут огромныечасы, стоявшие в углу комнаты, всхрапнули и оглушительно отбили: бом-бом-бом-бом-бом!

Фандорин очнулся. Уже пять? Он сверил время побрегету, ибо напольным часам доверять не следовало – и точно, они спешили надвадцать минут.

Во второй раз погрузиться в медитациюоказалось трудней. Эраст Петрович вспомнил, что как раз в пять часов пополудни,он должен был принять участие в состязаниях Московского клубавелосипедистов-любителей в пользу бедных вдов и сирот лиц военного ведомства. ВМанеже соревновались сильнейшие московские спортсмены, а также велосипедныекоманды Гренадерского корпуса. У коллежского советника были неплохие шансывновь, как и в прошлом году, получить главный приз. Увы, не до состязаний.

Эраст Петрович прогнал неуместные мысли и сталсмотреть на бледно-лиловый узор обоев. Сейчас снова сгустится туман,нарисованные ирисы колыхнут лепестками, заблагоухают, и придет сатори.

Что-то мешало. Туман будто сносило ветром,дующим откуда-то слева. Там на столе, в лаковой коробочке, лежало отсеченноеухо. Лежало и не давало о себе забыть.

Эраст Петрович с детства не выносил видаистерзанной человеческой плоти. Казалось бы, пожил на свете достаточно,навидался всяких ужасов, в войнах поучаствовал, а так и не научился равнодушносмотреть на то, что люди вытворяют с себе подобными.

Поняв, что сегодня ирисы на обоях незаблагоухают, Фандорин тяжело вздохнул. Раз не удалось пробудить интуицию,оставалось полагаться на рацио.

Он сел к столу, взял лупу.

Начал с оберточной бумаги. Бумага как бумага,в такую заворачивают что угодно. Не зацепиться.

Теперь надпись. Почерк крупный, неровный, снебрежными окончаниями линий. Если приглядеться, заметны мельчайшие брызгичернил – рука водила по бумаге слишком сильно. Вероятнее всего, писал мужчина врасцвете лет. Возможно, неуравновешенный или нетрезвый. Но нельзя исключать иженщину, склонную к аффектам и истерии. В этом смысле примечательны завитки набуквах «о» и кокетливые крючочки над заглавным "Ф".

Самое существенное: на гимназических урокахчистописания этак писать не обучают. Тут либо домашнее воспитание, что болеесвойственно для особ женского пола, либо вообще отсутствие регулярногообразования. Однако же ни единой орфографической ошибки. Хм, есть над чемподумать. Во всяком случае, надпись – это зацепка.

Далее – бархатная коробочка. В таких продаютдорогие запонки или брошки. Внутри монограмма: «А.Кузнецов, Камергерскийпроезд». Ничего не дает. Большой ювелирный магазин, один из самых известных наМоскве. Можно, конечно, осведомиться, но вряд ли будет прок – надо полагать,они таких коробочек в день не одну дюжину продают.

Атласная лента – ничего примечательного.Гладкая, красная, такими любят заплетать косы цыганки или купеческие дочки впраздничный день.

Пудреницу (из-под пудры «Клюзере № 6») ЭрастПетрович рассмотрел в лупу с особенным вниманием, держа за самый краешек.Посыпал белым порошком вроде талька, и на гладкой лаковой поверхностипроступили многочисленные отпечатки пальцев. Коллежский советник аккуратнопромокнул их специальной тончайшей бумагой. В суде отпечатки пальцев уликойсчитаться не будут, но все равно пригодится.

Только теперь Фандорин занялся бедным ухом.Перво-наперво попытался представить, что оно не имеет никакого отношения кчеловеку. Так, некий занятный предмет, который желает все про себя рассказать.

Предмет рассказал про себя Эрасту Петровичуследующее.

Ухо принадлежало молодой женщине. Судя пороссыпи веснушек на обеих сторонах ушной раковины – рыжеволосой. Мочкапроколота, причем весьма небрежно: дырка широкая и продолговатая. Исходя изэтого, а также из того, что кожа сильно обветрена, можно заключить, что бывшаявладелица данного предмета, во-первых, носила волосы зачесанными кверху;во-вторых, не принадлежала к числу привилегированных сословий; в-третьих, многоходила по холоду с непокрытой головой. Последнее обстоятельство особеннопримечательно. С непокрытой головой по улице, даже и в холодное время года, какизвестно, ходят уличные девки. Это и является одной из примет их ремесла.