Читать книгу "Небесные тираны. Столетняя история бомбардировщиков - Бьёрн Берге"

В глубине души я знаю, что мы, как воинственный народ, никогда не сможем полностью излечиться. Потрясение было слишком сильным, мы потеряли равновесие. Я обнаружила, что мне гораздо труднее контролировать свои чувства, чем раньше{97}.

12 июля 1926 года она была найдена мёртвой в своём номере отеля в Багдаде, смерть наступила от передозировки снотворного.

В 1933 году, через год после обретения Ираком независимости, малик-марионетка Фейсал умер. Волнения, возникшие в стране после его смерти, привели к государственному перевороту. Таким образом, была подготовлена сцена для очередного британского вторжения, случившегося в 1941 году и имевшего целью обеспечение поставок нефти. Оккупация была завершена в октябре 1947 года, но британские военные базы существовали в Ираке вплоть до 1954 года.

Глава 7

Убьём лунный свет

Капрони Ка.36М

(Италия)

Принят на вооружение: 1923 год

Количество, ед.: 153

Экипаж, чел.: 4

Размах крыла, м: 22,7

Максимальная скорость, км/ч: 140

Практический потолок, фут (м): 15 900 (4850)

Дальность полёта, км: 600

Бомбовая нагрузка, кг: 800

В 1909 году на авиашоу неподалёку от города Брешии, что к востоку от Милана, двадцатишестилетнего Франца Кафку больше всего заинтересовала публика — огромная, разношёрстная толпа мужчин и женщин, одетых в лучшие наряды. Само же шоу показалось этому, может быть, самому парадоксальному писателю той парадоксальной эпохи по меньшей мере абсурдным — как и очень многое в окружавшем его мире.

«На высоте 20 метров над землёй человек заключён в деревянный каркас и, добровольно подвергаясь бессмысленной опасности, пытается выдержать взятое на себя испытание»{98}.

Но шоу посетили и другие мастера пера, некоторым из них представление понравилось куда больше. Прежде чем Кафка сел в экипаж и умчался прочь — задолго до конца программы, — он заметил известного и почитаемого поэта Габриэле д’Аннунцио — маленького и щуплого мужчину в костюме лаймового цвета; на его шее красовался розовый платок. Он напоминал маньяка, особенно когда семенил, неустанно жестикулируя, перед членами организационного комитета.

Габриэле д’Аннунцио считал то шоу чем-то божественным, а сам полёт сравнивал с актом любви, которому суждено было прерваться приземлением, una voluttà troncata{99}. Когда шасси очередного самолёта касалось земли, д’Аннунцио оставался на поле вплоть до взлёта следующего и донимал организаторов распросами.

Девять лет спустя почитаемый всеми д’Аннунцио пролетал на самолёте над Веной. На дворе был август 1918-го, Первая мировая подходила к концу. Д’Аннунцио было 55 лет, он уже стал главным поэтом Италии, его теперь звали просто Бардом — Il Vate, и он обзавёлся виллой в Венеции, на Гранд-канале. Он прибавил в весе и облысел, но сохранил как энергичность, так и страсть к полётам. Несмотря на то, что он никогда не учился управлять самолётом, он напросилcя на должность в Военно-воздушные силы Италии, где его считали экстравагантным талисманом. Во время службы он участвовал в бомбардировках незначительных целей, а его самым ценным вкладом можно считать боевой клич лётных экипажей «Эйа-эйа алала», восходящий к древнегреческой мифологии{100}. Кроме того, он взял на себя ответственность за дизайн военных самолётов; он настоял на том, что над ним должны работать профессиональные художники{101}.

Полёт в Вену был ещё одной мечтой д’Аннунцио, на него он также сумел напроситься. Правда, ему не разрешили взять с собой бомбы. Это была сугубо пропагандистская акция, целью которой было распространение листовок; их было добрых полмиллиона. Текст к ним он написал сам.

Пролетая над Веной, мы могли бы скидывать бомбы тоннами. […] Наши суда гонит ветер победы, несущийся с рек свободы, мы с радостью преодолеваем все препятствия на нашем пути, просто чтобы показать, на что мы способны и на что готовы пойти в любую секунду.{102}{103}

Через своё творчество д’Аннунцио познакомил итальянцев с идеями немецкого философа Фридриха Ницше (да и только ли Ницше?). Д’Аннунцио был столь же убеждён, что Бог мёртв, а на полёт смотрел как на то, что сделает человека тем самым Cверхчеловеком, о котором говорил Ницше. Тень самолёта напоминает тень креста, символа жертвы и спасения{104}. А те, кто, презрев опасность, смеясь в лицо смерти, отважился на полёт, всегда будут нашими героями. Тем же, кто предпочитает топтать землю, стоит примириться со своей неприязнью к «небесным рулевым», которые лишь изредка поглядывают на них с высоты, усмехаясь{105}.

Как мы видим, д’Аннунцио просто разрывался от напыщенности. В таких количествах она может утомлять, но для итальянской поэзии тех времён это было нормально. Так, широко известны записи тринадцатилетнего Филиппо Томмазо Маринетти, чьи взгляды были столь же безумны. Вот так он описал свой первый полёт на самолёте:

Было такое ощущение, словно моя грудь разверзлась, образовав огромную дыру, сквозь которую само небо изысканно синее неслось мощным, освежающим потоком. К чему медленные и пресные прогулки там, внизу, в зарослях цветов, когда есть этот дикий ветер, этот будоражащий кровь массаж{106}.

Само собой разумеется, что вскоре Маринетти, подобно д’Аннунцио, обзавёлся усами с точно такими же аэродинамичными завитками. Он был главным лицом футуризма — художественного направления, отвергающего принципы «раболепного XIX века». Он и его единомышленники считали футуризм новой эрой и бросали вызов прошлому. Они хотели «убить лунный свет» и представляли себе будущее цивилизацией, где всё будут делать машины.

Мы говорим: наш прекрасный мир стал ещё прекраснее — теперь в нём есть скорость. […] Мы будем воспевать рабочий шум, радостный гул и бунтарский рёв толпы. […] Пусть пройдохи-пароходы обнюхивают горизонт. Пусть широкогрудые паровозы, эти стальные кони в сбруе из труб, пляшут и пыхтят от нетерпения на рельсах. Пусть аэропланы скользят по небу, а рёв винтов сливается с плеском знаме́н и рукоплесканиями восторженной толпы{107}.

Маринетти заявлял, что футуризм должен воцариться в культуре путём войны. «Да здравствует война — только она может очистить мир […] ведь искусство — это и есть насилие, жестокость и несправедливость»{108}. В 1915 году, когда Италия вступила в войну на стороне союзников, футуристы были военными журналистами. В своем стихе «Цзан. Тумб. Тумб», написанном во время боевых действий в Турции, Маринетти очень хорошо передал акустический образ войны «на высоте сотни метров, словно скрипичнодуховой оркестр, раздавался звук пулемётов, трататата-тата — ревели они — тратататата»{109}. А вот так он описал в своём дневнике авиабомбардировку: «Вжиииииу, тратата-та, БАБААААААХ!»{110}.

Конечно, многие