Читать книгу "Империя. Роман об имперском Риме - Стивен Сейлор"

Как и предупредил Антонин, отеки сделали Адриана почти неузнаваемым: щеки, подбородок и даже лоб чудовищно опухли, тогда как глаза и рот казались маленькими и узкими. Но когда император заговорил, голос был прежним, разве что сильнее прорывался старый испанский акцент.

– Пигмалион! Это ты?

– Я. Цезарь желал меня видеть?

– Да. Подойди ближе. Ты хорошо выглядишь, Пинарий. Нет, не трудись возвращать комплимент. Я содрогаюсь при мысли о собственной внешности. Обрати внимание – Антонин заботливо убрал отсюда все зеркала. – Адриан издал слабый смешок.

Марк удивился, застав государя в столь хорошем настроении. И это злодей, казнящий неугодных направо и налево?

– Пинарий, я позвал тебя, потому что хотел поблагодарить за все, что ты сделал для меня за долгие годы, и особенно за содействие служению Антиною. У Божественного Юноши нет последователя преданнее тебя. Созданные твоей рукой об разы переживут нас всех. Мы знаем в этой жизни только плоть, но плоть стареет, вянет и гниет, что мне известно доподлинно. Бессмертно лишь совершенство, и бог благословил нас, тебя и меня, созерцанием и осязанием истинной красоты.

Речь истощила его силы. Адриан передохнул, затем продолжил:

– Взгляни на предмет, который находится на столе вон там, у окна. Раздвинь шторы, если мало света.

Марк обнаружил на столе макет нового мавзолея. Разведя занавеси, он увидел в обрамлении окна само здание на дальнем берегу Тибра. Строительство шло полным ходом, но замысел императора в отношении верхушки огромного круглого здания оставался тайной – до сего момента. Верх макета украшало изваяние Адриана в колеснице, запряженной четверкой лошадей. Марк сглотнул. Судя по пропорциям модели, скульптурное изображение квадриги станет одним из крупнейших в мире. Пусть и не столь высокое, одной лишь массой оно потягается с Колоссом Сола.

– Что скажешь, Пинарий?

– Цезарь, могу я спросить, кто изготовил макет?

– Я сам, вот этими отечными пальцами. Да, грубая работа, но я никогда не считал себя скульптором. Детали я оставляю истинному художнику – тебе, Пинарий. Итак? Каково твое мнение?

– Правильно ли выверено соотношение размеров статуи и мавзолея?

– Достаточно близко.

Марк нахмурился:

– Мавзолей возвышается почти на шестьдесят футов. Высота статуи едва ли не равна высоте сооружения, на котором стоит. Понимает ли Цезарь, насколько огромной она будет в действительности?

– Понимаю.

– Но как построить такой масштабный монумент? Как перевезти и установить на мавзолее? Понадобится немыслимое количество бронзы…

– Я оставляю детали на твое усмотрение, Пигмалион! – рыкнул Адриан. Лицо у него побагровело, а глаза уменьшились до зловещих светящихся точек. Марку на миг показалось, что голова императора лопнет, как раздавленная между пальцев виноградина.

Затем Адриан рассмеялся:

– Прислушайся! Улавливаешь акцент? Гуще, чем у Траяна! Я вспоминаю долгие часы, проведенные с учителями риторики, когда я до хрипоты читал Цицерона. Нумины яйца, с самого детства выговор у меня не звучал настолько по-испански. Как давно это было… – Он смежил веки и задремал.

Марк долго смотрел на него. Что сказал бы про императора Аполлоний Тианский? Адриан был безусловно лучше Домициана и разбирался в философии больше Траяна, но если философия призвана примирить человека с жизнью и подготовить к смерти, то Адриан изучал науку впустую. С приближением конца он прикипел к материальному миру сильнее прежнего, возжелав для себя самый большой памятник и стремясь решить, кто займет его место аж до второго поколения. Он стал одержим жизнью, не принимая смерть – как собственную, так и смерть обожаемого Антиноя, которого Адриан вознамерился сохранить в живых, населив весь мир его статуями.

Наверное, никакой император не в силах стать настоящим философом, поскольку долг его – усердно печься о материальном мире и смертных подданных, но Адриан, как никто другой, приблизился к идеалу. Пожалуй, миру не стоит и надеяться на правителя лучше Адриана, при всех его недостатках. Превзойдет ли его Антонин? Или Марк Аврелий, если когда-нибудь придет к власти?

Марк машинально потянулся к фасинуму, но талисмана на груди не было. Отныне он принадлежал Луцию. Марк шепотом обратился к взирающему на него сверху Божественному Юноше:

– Мне повезло, что я дожил до таких лет и при таком императоре.

– Что такое? – пробормотал Адриан и открыл глаза. – Ты еще здесь, Пигмалион?

– Здесь, Цезарь.

– Чуть не забыл сказать. Я произвел тебя в сенаторы.

– Меня, Цезарь?

– Почему бы и нет?

– В сенате найдутся такие, кто скажет, что простому скульптору не место среди них.

– Кому какое дело, что думают эти бесполезные существа? Я говорю, что ты сенатор, и делу конец. Ты служил мне столь же верно, как любой военачальник или магистрат, а то и лучше многих. И не забывай, что твоего деда назначил в сенат Божественный Клавдий и что твой дед был сенатором, а прапрадед являлся одним из трех наследников Юлия Цезаря. Поэтому отныне ты сенатор Пинарий, кроме тех случаев, когда я забудусь и назову тебя сенатором Пигмалионом.

– Благодарю тебя, Цезарь, – улыбнулся Марк.

– Я также назначил тебя жрецом Антиноя.

– Меня – жрецом?

– Богослужение у тебя в крови, потомок древнего рода авгуров. По сути, ты уже жрец Антиноя, а потому, помимо обязанностей, имеешь право порадоваться и титулу, и жало ванью.

– О каких обязанностях ты говоришь?

– Делать статуи Антиноя и тем проповедовать поклонение ему.

– Я приложу все усилия, Цезарь.

Адриан закрыл глаза. Его дыхание замедлилось. Марк решил, что он спит, но император вдруг начал говорить, очень тихо. Он читал стихи – возможно, собственного сочинения, поскольку Марк их прежде не слышал.

Милый дух, что облекала плоть,

Скоро ты отлетаешь прочь.

Куда подашься? В место какое

Темное, мрачное и сырое,

С весельем и смехом простившись навек?

Адриан вздохнул и погрузился в сон. Марк бесшумно вышел.

* * *

На следующий день император со свитой отбыл в Байи. Через десять дней в Рим пришла весть, что Адриан умер.

Антонин, руководивший государством в отсутствие Цезаря, немедленно отправился в Байи присмотреть за останками и доставить их в Рим. Молодому Марку Аврелию выпало возглавить подготовку к похоронным обрядам, включая гладиаторские бои в честь усопшего.

По возвращении Антонина в Рим сенат единогласно признал его императором.

– Да будет он удачливее Августа! – кричали собравшиеся. – Да будет даже лучше Траяна!

Последние месяцы правления Адриана оставили горький осадок в душах многих сенаторов. Был порыв отменить ряд его указов, включая назначение фаворитов в сенат и на другие высокие должности. Однако Антонин заявил, что подобное аннулирование оскорбит память его приемного отца, и отказал. Несмотря на широкое несогласие, он настоял, чтобы сенат обожествил Адриана. Таким образом, Марк Пинарий остался сенатором и жрецом Антиноя, а покойный император стал Божественным Адрианом.