Читать книгу "Банкир-анархист и другие рассказы / O banqueiro anarquista e outros contos - Фернандо Пессоа"

Итак, я решил немного разобраться в свойствах различных эмалей. Машина сама по себе может быть очень красивой, однако если она покрыта эмалью, которая имеет тенденцию эмигрировать — машина может продолжать служить, а вот покрытие никуда не годится. Краска должна крепко держаться — как волосы, — а не поддаваться внезапному порыву свободы — как парик. Выходит, краска на моей машине была как парик: сходила при первом прикосновении.

Я подумал: кто из друзей наиболее сведущ и на кого я могу положиться в выборе достойной эмали? Я вспомнил о Баштуше — мойщике автомобилей на Авенидаш Новаш. Он всю жизнь трет машины и должен знать, что стоит тереть, а что нет.

Я нашел его и сказал: «Баштуш, дружище, я хочу покрасить свой автомобиль. Хочу покрыть его стойкой эмалью, чтоб она хранила верность моему авто и не разлучалась с ним. Какую эмаль лучше выбрать?»

«BERRYLOID, — ответствовал Баштуш. — Только полному невежде придет в голову тащиться сюда и надоедать мне с расспросами, на которые ответит первый попавшийся шофер, отличающий автомобиль от консервной банки».

«Отлично…»

«Чем же покрывать машину, — продолжал Баштуш, не обращая на меня ни малейшего внимания, — как не эмалью, которая блестит и одновременно долговечна? И, к тому же, ее легко наносить… Да, о том, что легко наносить — это ко мне, однако я своим добром не разбрасываюсь… Уходите!..»

«Ну что ж…» — ответил я.

«Эти нитроцеллюлозные эмали, — продолжал Баштуш, похлопав меня по плечу, — не продаются в розницу. С ними связана одна нудная вещь, которая называется „наука“. Знаете, что это? Но она нудная для тех, кто готовит краски — а для нас, кто их получает уже готовыми к употреблению, — это сплошная радость и удовольствие. Эта BERRYLOID — долгосрочный продукт, изготовлена в первой лаборатории красок, лаков и лакокрасочной продукции. Понятно? Это не первый продукт, который появился на рынке — потому что быть первым хорошо, когда стоишь в очереди, а не когда речь идет о красках и лаках, требующих исследований и опытов. Нет, в красках и на практике последнее слово — первое».

«Мой дорогой Баштуш…» — сказал я.

«Только BERRYLOID», — ответил Баштуш, и повернулся ко мне спиной.

«Я хотел поблагодарить…» — продолжил я.

«Привозите автомобиль», — ответил Баштуш.

Я привез ему автомобиль, и он покрасил его краской BERRYLOID. И ни одна тряпка, дождь или пыль на самой худой дороге не способны осквернить эту стальную эмаль. Да, Баштуш не был со мной приветлив, но он сказал правду: ничто не сравнится с краской BERRYLOID.

… Так, купив себе второй автомобиль, я тут же не поленился выяснить, покрашен ли он краской BERRYLOID. Эта эмаль стоит внизу страницы и в конце моей истории. Она переходит на тряпку, но необходимо использовать темные очки — блеск ослепляет. И, более того, будет ослеплять, потому что краска долговечна.

Моей тряпке тоже нет износу. А вот что не переводится — так это темные очки и похвалы друзей, когда они видят мои авто, покрашенные в BERRYLOID.

Перевод АННЫ ХУСНУТДИНОВОЙ

Великий португалец,

или Происхождение «сказки викария»[10]

Много лет назад, где-то в окрестностях Рибатежу жил землевладелец и торговец скотом среднего достатка по имени Мануэл Переш Викарий.

О его качествах — как сказали бы практикующие психологи — достаточно говорит то обстоятельство, что он дает начало нашему рассказу.

Как-то раз пришел к нему производитель фальшивых денег и говорит: «Сеньор Викарий, есть тут у меня денежки — купюры по сто тысяч рейсов — нужно сбыть. Не хотите? Отдам по двадцать тысяч за каждую». — «Дайте-ка поглядеть», — ответил Викарий, но тут же, заметив, что они ужасного качества, отклонил их: «Зачем мне это? Ими и слепого не проведешь». Его собеседник, однако, проявил настойчивость, и Викарий, поторговавшись, немного уступил. В конце концов, сошлись на двадцати банкнотах по десять тысяч за каждую и ударили по рукам.

Долго ли, коротко ли, пришлось как-то Викарию расплачиваться со своими братьями, торговцами скотом, как и он сам, по счету на сумму ровно в миллион рейсов. В первый базарный день, когда должен был состояться расчет, обедали его братья в местной таверне — и тут в дверях, еле держась на ногах, появляется пьяный Мануэл Переш Викарий. Садится к ним за стол и просит вина. Спустя какое-то время бессвязной болтовни, он вспоминает, что должен расплатиться. Вытащив бумажник, спрашивает, не будут ли они возражать, если он отдаст всю сумму банкнотами по пятьдесят тысяч. Братья возражать не стали, и поскольку бумажник в это время приоткрылся, более наблюдательный из них заметил, что купюры в нем по сто тысяч, и глазами подал знак другому.

Братья еще раз обменялись взглядами.

Мануэл Переш дрожащей рукой медленно отсчитал двадцать бумажек и протянул их братьям. Один из них, проследив за пересчетом, тут же спрятал деньги и уж больше на них не смотрел, чтобы не выдать себя. Викарий продолжал болтать и выпил еще не один бокал вина. Затем, поддавшись естественному эффекту прогрессирующего опьянения, заявил, что хочет получить расписку. Братьям это показалось странным, однако спорить никто не стал. Викарий собрался сам продиктовать текст — хочу, говорит, чтобы все было, как надо. И надиктовал расписку пьяницы, полную абсурдной пустопорожней болтовни — о том, как в такой-то день, такой-то час, в такой-то таверне, «когда мы обедали» (и далее обычная пьяная болтовня…), получили они от Мануэла Переша Викария, по такому-то счету, в оплату не знаю чего, сумму в размере миллиона рейсов купюрами по пятьдесят тысяч. Поставили дату, печать, подписи. Викарий сунул расписку в бумажник, немного помедлил, выпил еще вина и через какое-то время удалился восвояси.

И вот пришел день расплачиваться. Человек, собиравшийся взять деньги, тут же возвратил первую купюру — поскольку она явно была фальшивой — и то же самое проделал со второй и третьей… А братья, теперь внимательно присмотревшись к деньгам, увидели, что ими и слепого не проведешь.

Подали они жалобу в полицию, и был вызван Мануэл Переш, который, с удивлением выслушав суть дела, воздел руки к небу и поблагодарил небеса за дальновидность пьянства, заставшего его в день расплаты. Иначе, говорит, я, невиновный, пропал бы.

Он объяснил, что если б не пил тогда, то и расписки не взял бы — и уж точно не такой расписки — и представил ее за подписями обоих братьев, что доказывало факт расплаты банкнотами по пятьдесят тысяч рейсов. «А если б я расплачивался по сто тысяч, — закончил Викарий, — я не был настолько пьян, чтобы выложить двадцать бумажек — а в расписке указано именно это число; и уж тем более они, честные люди, не взяли бы столько». И поскольку слова эти были справедливы, его отпустили с миром.